— Случилось. Меня выгнали.
— Как? — не понял он. — Кто?
— Девушка, — у Веры затеплилась надежда, что сейчас все разрешится. — Там, у вас…
— Ах да. Я и забыл ее предупредить. Недоразумение.
— Она сказала, чтобы я не приходила никогда.
— Почему — никогда?
— Потому что она сама все будет делать.
Николай хмыкнул и замолчал. Вера забеспокоилась.
— Она вела себя со мной очень грубо. Даже странно…
— Лия? Грубо?! Да что вы! Она совершенно безобидное существо. К тому же — весьма несчастное…
— Вы меня извините, но несчастной ее никак не назовешь!
— Подождите, Вера. Мы ведем довольно странный разговор. Лия поживет немного и уедет. Я тогда вам позвоню, и все будет как прежде. Договорились?
— Договорились.
— Вот и чудненько.
Вера бросила трубку и чуть не до крови закусила губу.
8
16 декабря 2000 года
Павел Антонович снова водил ручкой по листу. День перешел в ночь, ночь растворялась в утренних лучах. Он из последних сил бодрился, чтобы не уснуть. Тянуть больше нельзя. Проблема, мучившая его с того самого дня, как он узнал о своей смертельной болезни, должна была разрешиться сегодня. Тянуть больше нельзя, откладывать некуда.
В памяти своей он подбирался к тому моменту, когда в его жизни наступили крупные перемены.
Синицын блаженствовал в своем южном раю вплоть до самой смерти бессмертного партийного вождя. После Брежнева во власти началась чехарда, в умах усилилось брожение. Страна — а вернее, система — готова была ухнуть в водоворот анархии и всех, кто вчера еще был наверху, утащить на самое дно. На личном фронте к тому времени у Павла Антоновича образовалась одна цаца — Анжела Саркисян. И не первой молодости была — дочери девятнадцать, и не то чтобы красавица, а оторваться от нее у Синицына сил не было. Как пес ходил за ней по пятам, пока не подпустила, а потом, как пес, готов был делать по ее команде все, что ей заблагорассудится. Одним словом, околдовала она его чарами, прежде ему неведомыми. Все готов был к ее ногам бросить, только до поры до времени она ничего не просила. Совсем ничего.
Да и чего ей было просить? Ведь из той же системы пташка. Работала главным бухгалтером на складе у его старого приятеля — полковника Самохвалова Ивана Ильича. Познакомились на его юбилее, где Павел Антонович, кстати сказать, был при жене и при старшем сыне. Но не пропустил такую женщину, успел отметить ее любопытный взгляд, как бы невзначай брошенный в его сторону. Посмотрела — словно оценивала, подойдет ли ей.
А дальше пошли нечаянные визиты к Самохвалову. Тот быстро смекнул, к чему у старого приятеля такой неподдельный интерес. Помогал как умел. Вызовет ее бывало в кабинет, а сам выскочит на минутку, вернется через полчаса. И все приставал к Синицыну: как продвигаются дела?
Но дела Павла Антоновича поначалу никак не продвигались. Посмотрит сухо, ответит односложно, голову опустит, — как тут к ней подобраться? А напоследок, точно игра у нее какая, обожжет таким взглядом, что у Синицына мурашки по кожи: все понимает, стерва, цену себе набивает.
Через месяц сдалась. Он уже отступиться подумывал. А Анжела позвонила ему, вроде как по поручению Самохвалова, сказала, что завезет пропуск на какой-то банкет в их конторе. Павел Антонович оглянулся на жену, поморщился. Сказал, что заедет за пропуском сам, спросил адрес. А приехав, попал к накрытому столу. Анжела стояла в дверях в длинном, до пят, платье с глубоким декольте. Синицын обомлел, увидев ее во всей красе. А она улыбается, приглашает за стол, говорит, сегодня у нее вроде как день рождения.
Павел Антонович на это — бутылку лучшего конька и букет гвоздик из дипломата. Покупал на самый крайний случай, на который, честно говоря, и не смел надеяться. Посидели с полчаса, выпили, поговорили. Он интересуется — где же гости, а она смеется — не будет никого. Он узел галстука расслабил, потому что дыхание вмиг оборвалось. И такая его вдруг оторопь взяла в самый ответственный момент, что пришлось ей все самой делать: и в спальню вести, и страсть разжигать…
Не обманули ее огненные взгляды. Женщина оказалась самой что ни на есть высшей пробы. И — затейница. Попросту ей в постели неинтересно, видите ли. Такому его, старого, матерого фавна, обучала, что время от времени в краску вгоняла. Только все это ему нравилось без меры. Нормальные бабы Синицына привлекали мало. Со времен первой своей подруженьки Светуни любил он все больше баб извращенных в любви. Да чтобы непременно без стыда и без тормозов…