И эти слухи, в которых Файон выступал в роли мерзавца, третирующего бедную сиротку, а в роли бедной сиротки сама Ясмин. Нетривиальный подход к битве умов. Абаль, все ещё греясь о непогасшую ярость, глухо рассмеялся. Ясмин подходила ему идеально.
Он не отдаст ее Хрисанфу, он не отдаст ее Верну, на растерзание своему отцу или Совету. Он не отдаст ее никому.
Глава 8
Дни пролетели незаметно. Ясмин выписали с предписанием тренироваться осторожно, а ходить, как стеклянной, поскольку врачи не боги. Слухи о Файоне витали в воздухе, как цветочный аромат — ощутимый явственно, но неуловимый. Самым странным было то, что он до сих пор не дал обратной реакции. Это беспокоило. Иногда Ясмин перебирала воспоминания, связанные с ним, и боялась, что недооценила мастера Файона.
Вечерами приходил Хрисанф или Абаль. Самым забавным было то, что они ни разу не столкнулись и не пришли вместе.
Хрисанф все время нудел про здоровье, учеников и пытался контролировать график ее тренировок. С Абалем было проще.
Сложнее.
Было чувство, как на качелях в детстве. Сердце от одного взгляда на него падает в живот и замирает, таится, как кролик в зарослях. От одного взгляда на самоуверенное, изящной лепки лицо, на крепкие красивые руки немеет горло. Ясмин не верит, что он полностью ее. Ясмин не верит, что он ее хоть сколько-нибудь. Не верила, что это продлиться долго. Может, месяц, два. Максимум полгода. Но взгляд следовал за Абалем магнитом, влюблённым в сталь, пока она приучала себя к неизбежному расставанию.
— Ты держишь меня за руку, — тихо упрекнула она.
Они прогуливались по саду у всех на виду и повышали популярность дневных моционов.
Во всяком случае народу высыпало на полуденный солнцепёк немеряно. Они прогуливались, и с Абалем постоянно здоровались, перекидывались новостями, просили представить спутницу. Ее в смысле. Можно подумать, до этого дня ее не существовало.
Абаль коротким кивком приветствовал очередного знакомца, а после наклонившись шепнул:
— Неправда, это ты держишь меня за руку.
Ясмин попыталась пошевелить пальцами, но вырваться из хватки не удалось.
— Это знак помолвки! Что о нас подумают?
— Пусть думают.
Глаза у него таинственно мерцали, переливаясь от ночной синевы к полной черноте. Она ни у кого не видела таких странных глаз. Таких… притягательных? Странных? Просто странных.
— У тебя очень странные глаза, — не удержавшись сказала она.
— Странные?
Абаль выглядел удивленным и почему-то настороженным. Она сказала что-то не то?
— Я все время думала, что они чёрные, — попыталась объяснить Ясмин. — Но иногда словно не совсем чёрные.
Абаль засмеялся, отчужденность ушла, расслабилась линия плеч. Он игриво затянул ее на одну из бесчисленных полян садового лабиринта и прижал спиной к старому дубу.
— Ты что? — Она невольно отшатнулась. Лицо окатило жаром и легкой дрожью от близости.
Абаль склонился над ней, манящий, как лесной бог. В его волосах запуталось несколько глянцевый листов падуба.
— Смотри, — сказал он.
Наклонился близко-близко, и Ясмин увидела, что глаза у него вовсе не чёрные, а темно-синие, как августовская полночь. Как сапфир, упавший на дно чёрного озера. Ясмин смотрела, как заворожённая, отслеживая каждую золотую искру, плавающую в темной воде его глаз. После не удержалась и поднялась на цыпочки, приникая поцелуем — сначала к векам, потом к губам.
Абаль ответил, осторожно обнял, словно она была фарфоровая, и Ясмин вздрогнула, так сильно ей хотелось большего. Она знала, каким Абаль может быть, и этой нежности, аккуратной ласки ей было недостаточно, но даже так было хорошо. Слишком хорошо, чтобы длиться долго.
Не то чтобы Ясмин никогда не влюблялась, она даже замуж собиралась пару раз, но как-то вскользь, понарошку. Отыгрывая взрослые дочки-матери. Но Абаля в ее жизни не было и словно не было ничего. Она не помнила ни лиц, ни имён, только его лицо, только его голос.
Когда они выходили из лабиринта, Ясмин вытащила из его волос листики, а Абаль наклонился к ней настолько интимно, что на них начали оглядываться. Но хоть больше не здоровались. В покои она вернулась настолько счастливой, что не могла притушить этот радостный огонь, даже когда увидела Хрисанфа. Абаль выпустил ее руку, но не захотел уходить, Хрисанф тоже, поэтому они уселись за поздний обед втроём. Ясмин поняла, что что-то не так, только когда осознала всеобщее молчание. Хрисанф мрачно изучал собственную тарелку, Абалю было все равно, а сама Ясмин чувствовала себя фейерверком в опасной близости от спички. Но сил заговорить, перекинуть мостик между двумя мужчинами не было. Счастья тихо искрилось внутри неё, как шампанское в тонких стенах бокала. Ему было тесно внутри. Ясмин боялась, что, если заговорит, оно выплеснуться, затопит солнечным светом поляну, стол, беседку, увитую разом плющам.