— Ты моя дочь и доказала это. У тебя будут покои, будут последователи, будет статус, но в Большом совете Бересклету делать нечего.
Они вышли из покоев и стояли посреди пруда, в лодке, осматривая дом только снаружи. После снова сошли на мрамор садовой площадки перед входом, и Примул вдруг стал говорить громко, отрывисто и нелицеприятно.
— Операция в Чернотайю планируется следующей неделей, поэтому покои подготовят спешно, а не как желает мастер Белого цветка.
Минуту назад он называл ее дочерью и говорил вдвое тише. Ясмин сопоставила информацию и незаметно огляделась. Хотелось знать, кто настолько смел, что пробрался в самое сердце Тихого квартала и подслушивает речи Примула.
Неидентифицируемая тень гнездилась в кустах акации. Ясмин осторожно развернулась в ее сторону, якобы разглядывая остролистые туберозы.
— Разве я не вхожу в состав группы?
— Пойдёт старый состав, но твоё место займёт Айрис.
— Нет! — первый порыв — зло. Ясмин спаяла ладони в замок и уже спокойнее продолжила: — Она слишком юна и порывиста.
— Она жила в Чернотайе, знает все ловушки, знает маршрут, она козырная карта группы.
— Ни один из них не сможет быть фестом!
— Фестом станет мастер Тихой волны.
Абаль? Смешно, но ей сразу стало легче дышать. Абаль, даже будучи изворотливой змеей, держал слово и был благороден. Отпустить с ним Айрис было уже не так страшно.
— Кто будет пятым? — уже смирившись уточнила Ясмин.
Примул помедлил.
— Мастер Любарус из тотема Морозника.
О таком мастере она и не слышала. На операцию берётся один ремесленник, так что скорее всего, это именно он. В голове крутилось что-то очень знакомое. Любарус из тотема Морозника… А Морозник соединяет корни с тотемом Шелковника, и род их плодовит и щедр на дары своим детям. Верно. Лют из Шелковника был выдавлен из Большого совета. Даже имена у них похожи — Лют и Любарус.
Ясмин окинула напоследок акацию неприязненным взглядом и склонила голову.
— В таком случае, я смиренно принимаю милость.
Ясмин полагала попрощаться с Примулом у входа в поместье, но тот взял ее под руку, как близкого родственника, и прошёл с ней внутрь.
Гулкие залы, соединенные арками, текли, вымытые солнечным светом. Стерильная белизна стен и темный мрамор пола. Фрески со стандартными сценами из истории Варды, войны с Риданой и садовым бытом. Ясмин без стеснения вертела головой, пытаясь усвоить масштаб будущего счастья. Боже, так вот как живет элита Варды! Ей и в самом прекрасном сне не виделось такой красоты.
На пороге центральной залы она оглянулась и увидела садовую змейку, которая весело прыгала в солнечном пятне. Надо бы ее выкинуть обратно в сад, подумала Ясмин и тут же забыла, уставившись на Примула, шурующего в бытовой зоне.
Он без всякого стеснения засучил рукава и полез под бытовой навес, где обычно грели чай или регулировали температуру в помещении.
— Что вы… — она не договорила.
Примул выбрался по уши в пыли и с хвостом Титориума в руках. Навес нагрелся и Титориум послушно загудел, подключая контур к периметру дома.
— Так никто не услышит, — бесстрастно уведомил ее Примул. — Ты на пороге нарушения клятвы, дочь моя.
Он говорил совсем тихо, но ужас прошёл холодом от колен до макушки. Волосы встали дыбом от его голоса.
— Я не нарушала клятву. Я вижусь с мастером Тихой волны, но клятва не запрещает видеться и разговаривать, и наши отношения не выходят за рамки дружеских.
Примул словно не услышал.
— В клятву входит мастер Тихой волны и мастер Взрыва. Я не виню тебя, но должен напомнить тебе неукоснительно соблюдать клятву, ибо плата ее велика. Старший сын Повилики…
Мастер Взрыва? Старший сын Повилики. Верн. Ясмин нахмурилась пытаясь усвоить, каким образом Верн оказался в клятве. Она вроде бы обещала не связываться с сыном Примула и клялась кровью и на крови.
— То есть, — уточнила она чужим голосом. — Верн тоже твой сын? А как же Абаль?
— Старший сын Повилики имеет вес, — Примул прошёл к окну, оглядывая сад, лежащий семью оттенками зелёного, как требует столичная мода. — Но его ценность для Варды менее значима, чем ценность моего первого сына. Но и он мой сын, а значит, Ясмин, обрати свой взгляд на другого мастера.
Ясмин даже онемела на пару минут от бесстыдства. Неужели нельзя было сказать с самого начала? Не говоря уже о том, что ее с Верном ничего не связывает, кроме разовой глупости.
— А нельзя ли мне перечислить всех ваших сыновей? — без иронии спросила она. — Мало ли.