— Сейчас выйдем, — мягко мама прикрыла дверь и повернулась к Ясмин. — Мастер Тихой волны многое рассказал мне, но я по-прежнему не одобряю ваш союз. Ты видишь в нем волшебного принца, но понятия не имеешь, что находится в его красивой голове. Невозможно… Просто невозможно ужиться с человеком, который прошёл немыслимые испытания и не получил базовой любви.
В дверь снов застучали, но мама прислонилась к двери спиной, словно блокируя выход.
— Почему же не получил? — удивилась Ясмин. — И у него была мать. Мне же было достаточно тебя одной, чтобы вырасти адекватным человеком. Вот и он справится.
— Если бы он гневался или ненавидел, если бы был жесток, с ним ещё было бы можно иметь дело, — попыталась мама снова. — Но он спокоен, как лесное озеро, как много от человека осталось в нем?
Ясмин хмыкнула, бросив взгляд на руны запястья. У неё был цветок и мама. Всего год назад — ещё до маминой смерти — она бы прислушалась. Она бы испугалась.
— Если бы он был жесток, никакого дела я бы с ним иметь не стала.
— Но после всего, что он пережил… — мамин голос дрогнул. — Жить и не знать, что чувствует человек на другой стороне постели. Что думает и вынашивает его сердце… Хотя бы ты должна остаться и жить счастливо.
Она с мольбой протянула к ней руки. Постаревшая, усохшая от бесконечных лишений, в простом хлопковом платье. Человек немыслимого таланта, который, однако, всего лишь человек.
— Никто не знает, что думает другой, — мягко сказала Ясмин. Взяла маму за руку и отвела от двери, за которой, судя по голосу, вопил Верн. — И никогда не узнает. Ну чем не счастье?
***
В дальнейшем, Ясмин решила причислить встречу с друзьями к личному подвигу. Едва они вышли за дверь, она без всяких экивоков обняла вмиг подобревшего Хрисанфа, а после и Верна, который повёл себя неожиданно сдержанно. Но глаза у него блестели знакомой радостью и он нежно гладил ее по спине, как уставшую лошадь, пока Абаль не намекнул ему, что погладить Ясмин он сможет и без его участия.
— Я же во сне, — с полуутвердительной интонацией сказала Ясмин. — Могу хоть обнять.
— Ты такая искренняя, — Айрис подошла поближе, разглядывая их троицу. — Я за всю жизнь обнималась только с мамой.
— И все? — с удивлением вдруг уточнил Верн.
— И все, — отрезала Айрис и отвернулась.
Верн приобрёл черты отвергнутого щеночка и надулся. Абаль хмыкнул.
К удивлению Ясмин за порогом лаборатории лежал не лес, а сад, хотя всего половину двоечасия назад они видела выжженное пятно на его месте. Пятно и рунный круг. А теперь вокруг цвели глицинии, в темной листве влажно блестели сливы и глянцевые точки вишен. На горизонте пролились первая кровь рассвета.
— Мы ведь во сне?
— В небытие, — напомнил Абаль. — Все, что ты видишь — своего рода иллюзия. Память тела. Большинству привычно увидеть здесь сад, и мы его видим, а если захотим увидеть дом, то увидим дом. Ты даже почувствуешь тепло очага и вкус еды, потому что небытие работает на тонком силовом уровне.
— Если можно так выразиться, мы сейчас находимся в мире своего оружия, — равнодушно подтвердила Ия.
— Получается, я вернусь, едва закончится сон?
— Все сложно, Миночка, — после длинной паузы Хрисанф чуть оттеснил Абаля и встал рядом. Почти вплотную. — Мастер, вызванный в тотемный круг, возвращается после выбора главы тотема, вот уж истинная правда.
Ясмин близко-близко видела его тёмные крапчатые глаза и пот, выступивший бисером на широком лбу. Как и всегда, рядом с Хрисанфом ей делалось неловко и жарко. Подумать только, лет в пятнадцать она мечтала стать роковой красавицей, в которую влюбляются целыми автобусами. А на деле не может перенести тоскливого взгляда одного-единственного человека.
Ах… К черту, к черту.
— То есть, я проснусь, а вы останетесь здесь? — нервно уточнила она.
— Конечно нет, глупая, — буркнул Лён. — Видишь ли, куколка, любые клятвы, данные тобой до этого момента обнулились, кроме тех, что ты дала богам Бересклета. Ты настолько тупая, что еще не поняла значение титула? До конца своих дней ты будешь работать на благо Бересклета, а если богам не понравится ход твоих мыслей, тебя выжгут, как твоего папашу…
Мечтатель, оставленный в тени яблонь, как это обычно с ним и случалось, вдруг подскочил и ударил Лёна с подлёта. На диво удачно. Кровь хлынула носом, и тетушка Ле-Ле с причитаниями взялась размазывать ее по бледной физиономии сына. Голова у Ясмин тут же разболелась. Видимо, ей придётся держать Лёна в руках, как это делал глава Астер, но… Как?
— Потребуй клятву, — шепнула мама.
Она стояла у неё за левым плечом, как змей-искуситель, и ласково улыбалась. Лицо ее было спокойным и тихим, и замечательно одухотворенным, словно не она убила собственного мужа и советовала взять в узду расшалившийся тотем через кровь. — Да, — кивнул Абаль. — Это будет кстати. Когда мы вернёмся, Яс, нам будет не до детских истерик в наших тотемах. Так что возьми с него клятву послушания главе, раз он не понимает этого самостоятельно.
— Как же мы вернёмся? — тут же уцепилась за приятные сердцу слова Ясмин. — У вас метки пустые.
Абаль рассмеялся своим фирменным бархатным смехом и лукаво посмотрел на ее мать.
— Мастер Гербе невероятно талантлива, неужели она не сможет ничего придумать?
Лицо у него сделалось нехорошо лукавым, как у злого мальчишки, хотя расслабленно пальцы путались у Ясмин в волосах. Молодежь, как и обычно реагирующая почти на каждый поворот головы Абаля, затихла, жадно наблюдая противостояние. Противостояние, которое началось задолго до рунного круга, как теперь понимала Ясмин. Эти двое успешно пикируются не первые сутки, перекидывая друг другу мяч, слепленный из недомолвок и нелюбви.
Мама с усилием засмеялась.
— Я талантлива и кое-что придумала, но я помогаю своим детям, а не чужим.
— А давайте меняться, мастер, — с искусственным азартом предложил Абаль. — Вы поможете парочке чужих детей, а я забуду, что Судья исполняет приказы совести, а не Примула?
И Ясмин вдруг поняла, что Абаль знает, кто убил главу Астера. Знает и без зазрения совести шантажирует ее мать, одновременно пытаясь уберечь от правды ее саму. Это было настолько жестоко и трогательно, что она даже опешила. В какой-то мере мама была права. В голове у Абаля творилась очень сложная ерунда.
В гляделки мама проиграла. Опустила глаза и согласилась:
— Всем чужим детям я не помогу, только тебе, если ты готов стать частью Бересклета.
— Получается, помочь-то вы можете? — уточнил Хрисанф
Мама усмехнулась. Обвела взглядом настороженные семьи Древотока и Катха, и кивнула:
— Та метка, которую ты мне оставил, — она мельком взглянула на Абаля. — Неплохо придумана. Изобретение Файона? Разумеется, его… С десяток меток я уже сделала, но они настроены на Бересклет, чтобы ни у кого не возникло желания взять чужое.
— А мы, значится, останемся туточки? — Хрисанф перестал изображать вежливость и набычился.
В темноте глаз мелькнула та полузабытая опасность, которую чуяла в нем Ясмин в свои первые дни в этом мире. Верн непокорными глазами смотрел на Ясмин, не отводя глаз.
— Я заберу вас сразу, как вернусь и получу новые метки, — лениво заверил Абаль Хрисанфа, мельком глянул на Верна: — Слово Судьи.
Верн послушно опустил голову.
***
Обвенчали их тем же вечером.
Время в небытие текло странно, а пространство то растягивалось, то сокращалось, и Ясмин чувствовала себя клеткой какого-то неведомого организма, который не ловит глаз. Настолько велик, настолько величественен он был. Можно было войти из рунного круга в мамину лабораторию, а после вышагнуть сразу в сад, хотя они видели, что сад был уничтожен яростью богов Бересклета. А вечер длился и длился, и никто не чувствовал усталости, вынимая словно из воздуха предметы быта, старые книги, алое полотно… В это полотно завернули Ясмин, наподобие сари, а едва она открыла рот, положили на язык ядовитую ягоду бересклета. Она протестующе пискнула, но мама успокаивающе погладила ее по руке: