Если только она тоже не пострадала.
Взгляд Каллиаса заострился.
— Ты не помнишь?
Храм и кости, и его собственный нож в животе, и Вон, сжимающий его магией, дёргающий, щёлкающий…
Золотой свет и огонь.
— Я не знаю, — выдавил он.
Боги, то немногое, что, как он думал, он мог вспомнить, было похоже на лихорадочный сон, на кошмар.
— С ней всё в порядке?
— Она в порядке, — сказал Каллиас, пожимая плечами, но что-то в этом было не так.
Что-то, что казалось неопределенным или откровенно ложным.
Холодный ужас расцвел в животе Элиаса, но он подавил его. Сохранять спокойствие. Дышать. Что бы это ни было, мы это исправим. Она жива, это всё, что имеет значение.
— Похоже, ты не уверен.
— Нет, я, я просто… — Каллиас колебался. — Она не ранена, больше нет. Джер исцелила её. Но она казалась не в себе с тех пор, как вы все вернулись. Я думал, может быть, она беспокоилась о тебе, но она просто была… отстранённой. Ошеломлённой, может быть.
Что-то свернулось глубоко внутри него, узел страха, что-то, что ощущалось как воспоминание, тёмный клубок, в котором не было ничего полезного, кроме того, что что-то не так, не так, не так.
Ему нужно было подумать. Должен был вспомнить. Что-то случилось, когда он побежал искать Сорен, что-то…
Храм. Сорен, стоящая на коленях у алтаря, живая, но испуганная, что-то бледное и странное зажало ей рот.
Боль — взрывная и обжигающая, обжигающая, как огонь, даже несмотря на то, что сталь была холодной на его коже, его внутренностях, глубже…
Прощания. Он произносил свою последнюю исповедь у алтаря, который не принадлежал его богине.
Что-то проникает в него, под его плоть, обвивает холодными когтями его позвоночник. Треск, который эхом отозвался в его черепе, в виске, во всём мире.
Заставив себя подняться, он неуклюже сбросил одеяло, прикрывавшее его ноги, потирая переносицу. Пот, собравшийся на его груди и руках, остыл, когда утренний воздух устремился ему навстречу, и когда он прижал ноги к полу, крошечные уколы боли заплясали под ними. Боги, даже подошвы его ног болели.
— Дай мне увидеть её.
Если он знал Сорен, она, вероятно, просто волновалась по-своему. Что бы ни случилось в том храме, это было… плохо. Хуже, чем плохо. Но сейчас он был здесь.
— Или я всё ещё пленник?
— Нет, я урегулировал это, — сказал Каллиас, с гримасой потирая подбитый глаз. — Поскольку ты спас Финну жизнь… кстати, спасибо за это… ты волен идти домой, когда захочешь. Односторонний иммунитет. На этот раз мы не помешаем тебе пересечь границу, но, если ты попытаешься сделать это снова, твоя жизнь будет потеряна.
Дом. В конечном счете, ему будет позволено выбрать своё смертное ложе.
— Жаль. Вот и все мои планы на отпуск на пляже, — невозмутимо произнёс он, и Каллиас на самом деле фыркнул, звук, который граничил со смехом. — Спасибо.
— Меньшее, что я мог сделать, — Каллиас провёл рукой по груди, содрогаясь. — На самом деле, это самое меньшее, что я могу сделать.
Он не ошибся, и Элиас подумывал потребовать драгоценности или что-то в этом роде просто ради забавы, но отклонил эту идею. Сейчас было не время, и в любом случае это было бы не смешно, если бы Сорен не была свидетелем этого.
— Что случилось с Джерихо и Воном? — спросил он, сжимая пальцами край своей койки, вспоминая потрескавшуюся кожу Вона и испуганные глаза, безрассудные требования Джерихо и безжалостный блеск в её глазах, когда она вытирала его кровь о свои юбки.
Каллиас нахмурился на него, его чёрные глаза прищурились, почти закрылись. Он откинулся назад, чтобы изучить Элиаса на расстоянии.
— Они выздоравливают, — медленно произнёс он, как будто подозревая намерения Элиаса. — Почему тебя это волнует?
Элиас моргнул, глядя на него. Каллиас моргнул в ответ.
— Каллиас, — сказал он, — разве Сорен тебе не сказала?
Брови Каллиаса нахмурились, и он встал и отступил назад, как будто уклонялся от удара.
— Сказала мне что?
Беспокойство покалывало кончики пальцев Элиаса, и он сжал руки в кулаки. Сорен должна была сказать им. Если бы она была в порядке, если бы она не пострадала, она должна была сказать им, что за этим стоят Вон и Джерихо.
По привычке Элиас потянулся, чтобы потереть раненое плечо, затем остановился.
Перед храмом его плечо горело огнём, которого коснулась Инфера, мурашки пробегали вверх и вниз по коже, яд разъедал плоть с костей и силу с конечностей. Он умирал. По-настоящему умирал.