Горе придёт позже. Гнев придет позже. Все тёмные и ужасные вещи, постоянно запутывающиеся между его рёбрами, придут позже.
Однажды он рассказал Сорен историю о душах без покоя. Как они скитались по потустороннему миру со спинами, согнутыми от бремени, которое несли, в одежде, разорванной ветрами, как когтями, когда они молили Мортем о приюте.
Но они ничего не найдут. Ни мира, ни покоя — пока их смерти не будут отомщены.
Он многим обязан Сорен… покой её душе. Если это было всё, что он мог дать ей сейчас, он не подведёт её.
Он выдержал взгляд богини. Протянул руку и обхватил её лицо руками. Бросил последний взгляд на своего боевого товарища, запомнил её — россыпи веснушек, кривой изгиб носа, шрамы, которые украшали её во всей её безрассудной красе.
«Я собирался попросить тебя выйти за меня замуж», — сказал он ей. Последний секрет, который он хранил, о котором она не знала, последнее, что он мог ей дать.
«Я бы сказала «да»», — она зарыдала, прижимаясь к нему, её слезы смывали кровь с его лица.
— Мне жаль, — тихо сказал он. — Сорен, мне жаль. Прости меня.
Затем он обхватил руками её горло.
ГЛАВА 71
ФИНН
Сорок две минуты.
Вот как долго Каллиас мог разглагольствовать без пауз.
Финн молчал, пока его старший брат расхаживал перед камерой Элиаса, куда его бесцеремонно бросили после того, как он попытался лишить Солейл жизни. Каллиас кричал до хрипоты от сухой ярости, что-то вроде того «насколько ты безумен», и «о чём в глубине души ты думал», и «ты мог бы убить её, ты, вероломный ублюдок!»
Вероятно, ему тоже следовало кричать — в конце концов, Элиас сошёл с ума и пытался убить его сестру. Вместо этого он прислонился к стене, ковыряя грязь под ногтями одним из чёрных кинжалов, которые он нашёл брошенными на полу храма Анимы, в то время как Каллиас бушевал, а Элиас уставился в пол.
К тому времени, как он добрался до храма после окончания битвы, прихрамывая на свою едва зажившую ногу и пытаясь не паниковать из-за того, что его видения внезапно прекратились, Элиас был без сознания, а Солейл казалась дезориентированной, её глаза закатились, как будто она не могла их контролировать. Каллиас и Вон подняли Элиаса, а Джерихо обняла Солейл за плечи, чтобы поддержать её, когда они выходили.
Один из кинжалов был покрыт кровью. Рубашка Элиаса была порвана и пропитана алым на животе, под ней не было раны. И когда Финн схватил Солейл за лицо и повернул её к себе, её глаза блеснули золотом в свете факелов.
Точно так же, как в его видениях.
Он не знал, что это значит, но готов поставить каждую монету в своей казне на то, что Элиас знал. И поэтому он стоял тут. И он слушал. И он ждал.
И когда Каллиас сделал паузу в своих угрозах повесить Элиаса и скормить его тело акулам, его грудь тяжело вздымалась, губа была обкусана до крови, Финн поднял глаза и встретился взглядом с Элиасом.
Страх не был той эмоцией, которой предавался Финн. Напуганным человеком легко манипулировать, и он предпочитал сам запугивать. Но взгляд Элиаса вселил в него такой ужас, что ему захотелось повернуться и бежать.
— Ты видел сквозь это, не так ли? — прохрипел Элиас. — Ты видел её глаза.
Финн выдержал его взгляд, сжимая челюсти, пробуя слова на вкус, прежде чем выплюнуть их.
— Солейл мертва, не так ли?
Он уже видел это, и не в видениях. Когда он попытался поговорить с ней после её возвращения, когда он попытался вытянуть из неё правду о том, что произошло, она солгала — и не так, как Солейл, с бахвальством, достойным опытного игрока в карты. Она избегала его взгляда, смеялась слишком много, слишком нервно и меняла тему, пока он не перестал спрашивать.
Он не знал, кто скрывался за этими глазами, похожими на монетки, но это была не его сестра.
Он добрался туда слишком поздно.
— Что? Что ты имеешь в виду, она умерла? — рявкнул Каллиас, его ботинки завизжали, когда он внезапно остановился.
Он резко повернул голову и пригвоздил Финна к месту таким суровым взглядом, что он чуть не сделал шаг назад.
— Она в порядке. Я имею в виду, почти была, так как Эли решил попытаться задушить её…
— Это не она, — голос Элиаса был тусклым, как речной камень, его глаза расфокусированы, устремлены на что-то, что мог видеть только он.
Его ноготь беспорядочно постукивал по одной из решёток камеры, из уголка его рта всё ещё капала кровь от того, что Каллиас вырубил его. В его взгляде не было ни горя, ни гнева, только глубокая, бесконечная пустота, от которой по шее Финна пробежала дрожь. Человек, которому нечего терять, был не из тех, с кем он связывался.