Вот ведь и в практической медицине в прежние времена сколько всего считалось невозможным или запретным. А теперь — столько достижений! И ещё новые открытия будут! Так и в духовном исцелении есть свои правила, а не просто молитву надо прочитать. Только это никто ещё не исследовал по-настоящему.
— Церковь твоя всегда была против любого изучения, против всей науки! Вспомни хоть о том, сколько врачей на кострах сожгли заживо только за то, что причины болезней через вскрытие трупов хотели понять! Разве не так?
— Так. Но я же не против науки, совсем наоборот!
Мне тебе о другом сказать хочется: о том, что возможно объединить науку материальную и науку духовную.
Вот, старец Зосима и мой папа, как врач, — они именно вместе очень многим больным принесли исцеление. И я это видела: как успешно соединялись помощь душе и помощь телу.
Зося замолчала, ощутив, что Виктор перестал её слушать, считая её слова ерундой.
Потом, вечером, она решила дать Виктору прочитать те страницы из дневника о. Александра, которые её саму так потрясли. Там о. Александр спрашивал старца Зосиму о том, как тот начинал учиться понимать Бога, как понял, что может исцелять. Это был рассказ старца о том, как постепенно начали приходить к нему знания от Бога о принципах помощи людям, как не просто всё это ему давалось:
«Зосима, ты никогда не говорил мне о том, как научился исцелять людей, с Божьей Силой соединяясь. Поведай! Для меня это — важно очень!»
«Да уж о чём тут рассказывать?... Трудно то было, а сколько ошибок-то совершил — не перечесть!.
Тому ещё в первой моей обители монашеской начало было положено.
Первое такое Божие Промышление произошло, когда к человеку слепому вернулось зрение. Про то, что от меня тому содействие случилось, я тогда сам и не помышлял, не предполагал, что Сила Божия через тело это — выход получить может.
А слухи тогда разные пошли. Не только монахи, а и прихожане начали про то в преувеличении и фантазиях рассказывать.
Народ повалил за «чудесными избавлениями» от любой хвори.
А я сам как «слепой котёнок» тогда был, молился страстно, иногда сознание даже терял, Свет Божий порою видел. А почему иногда исцеление происходит, а в другой раз не происходит — не понимал. И не думал совсем о том. Лишь всю силу души старался вложить в молитвы. И не отказывал никому.
Полгода так прошло...
Потом болеть я начал сильно. Исцелившихся меньше и меньше становилось, а просящих исцеления — всё более и более.
Игумен наш вначале радовался, хотел меня святым объявить и монастырь тем прославить.
А после его хлопот о таком «причислении к лику» — ему, напротив, предписание пришло, что святости и достоверности в тех случаях выздоровлений не обнаружили, и потому выходит, что всё это — «козни нечистого».
А меня из монастыря того прогнали.
В другие обители меня тоже не принимали, боялись. Слухами да «негласными указаниями свыше» всегда страна наша «славилась».
А я так всё ещё и не понимал почти ничего про Силу Божию.
Шёл по земле я как странник с котомкой. Милостыни не просил. Когда еды не было — голодал, постом для себя это считал. Когда кого-то встречал в болезни — то всегда помочь пробовал, за то еду и кров принимал, соглашался.
В ту пору почти всегда на себя болезни брать стал. Вот исцелил хроменького, а сам неделю целую еле иду, так нога заболит. И другое всё — так же.
И, по недомыслию, это за великое благо почитал: что страдания на себя приемлю за других. Думал, что и можно, и правильно своей болью — чужой грех искупить.
Так чуть не умер тогда.
Подобрала меня женщина вдовая — в беспамятстве у реки лежащего. В дом свой из милости взяла, жить оставила.
У неё долго пролежал хворый.
Когда чуть-чуть поправился, то по хозяйству ей помогать стал.
Был тот период жизни моей особенный, светлый. Словно заново родился! К телу медленно силы возвращались. А любое дело в саду, в огороде, в хозяйстве — простое счастье приносило!
Может, так было оттого, что никогда не было у меня своей земли, своего дома. А тут — вроде хоть и не свой, но дом, где я нужен, земля, которая ухода просит... А может, оттого хорошо было, что каждое моё дело простое — радость той женщине приносило!.
По сию пору вспоминаю то добро, что от неё получил! В неоплатном долгу пред ней!.
Аглая, так её звали.
Любила она меня — такой любовью самоотверженной и бескорыстной, на которую бывают способны иногда именно женщины. Вроде бы и мыслей у них про Бога в такой их любви нет, но Бог Себя — в той любви являет с Ясностью и с Силой большой!