— Я тогда пойду? Рад был…
— Иди, — киваю и первая ухожу. Рука сама тянется к новому телефону. Снимаю блокировку и впервые за это время смотрю на календарь, не веря своим глазам. Кто бы мог подумать, что меня не было целых пять лет!
Это осознание становится новым ударом. Вдыхаю полной грудью морозный воздух и понимаю, что слишком жестоко поступаю с матерью. Она оплакивала меня пять долгих лет! А я не могу усидеть на месте, давясь этим чертовым чаем и мечтая снова исчезнуть в мир, где даже солнца нет! В мир, где меня, возможно, никто и не ждет…
Быстро возвращаюсь в кафе и только сейчас замечаю, что мама постарела. Морщины стали глубже, волосы на висках поседели, хотя она и маскирует это краской для волос.
— Прости, что веду себя как капризный ребенок, — сажусь рядом и обнимаю самого родного человека на свете. — Я вернусь на работу, попробую жить как раньше. Ты права, пора выходить из этого сна. Нет реальности, кроме той, где мы живем.
Кажется, она вздыхает с облегчением и крепко обнимает меня в ответ.
— Завтра созвонись с Анной Владимировной и договорись, когда выходить на работу. А еще… В выходные тетя Марина звала в гости. Макар вернулся из плавания и хочет с тобой познакомиться.
— Мам…
— Никто не заставляет тебя выходить замуж за первого же кандидата, — улыбается. — Мы только нанесем дружеский визит. А там уж сама решишь, продолжать общение или послать его в новое плаванье.
Ее слова заставляют улыбнуться, и я киваю. Буду делать так, как она хочет. Мама плохого не пожелает, это точно.
— Алессия Станиславовна, тяжелого привезли, — в ординаторскую вбегает санитарка.
— Танюш, у нас и не бывает легких, все тяжелые, — вскакиваю со стула и тороплюсь в палату реанимации, где уже все готово, чтобы спасать очередную жизнь.
Я не отработала и недели, но уже вовсю окунулась во врачебные будни. И это единственное, что отвлекает меня от тяжелых мыслей. Здесь некогда грустить, ведь все время находишься как на поле боя со смертью. Вот и сегодня денек напряженный, как и все прочие дни в интенсивной терапии.
— Девушка, после автокатастрофы, — объясняют мне.
— Закрытая черепно-мозговая травма, травма грудной клетки, ушиб почек, разрывы правой доли печени с кровоизлиянием в брюшную полость, множественные переломы костей таза… — Иван, врач реаниматолог, у которого я «на попечении», перечисляет полный набор травм. — Перелом ребер с осложнением.
— Гемо-пневмоторакс, — смотрю на снимок. — Сложная. Нелегко нам придется.
Дальнейшие действия четкие и слаженные, несмотря на длительное отсутствие практики я помню все, чему меня учили и предвосхищаю указания главного врача.
— Молодец, Алессия Станиславовна, справилась, — хвалит, вытирая руки.
Состояние девушки спустя несколько часов работы переходит в более-менее стабильное. У нас есть возможность выпить кофе, и мы уходим, оставляя ее на медсестер. А после доктор уезжает домой, а я остаюсь на ночь. К счастью, образуется небольшая передышка, пока никого не везут. Умудряюсь даже немного прикорнуть за столом. Но совсем недолго, пока не ощущаю странного присутствия. Наверное, кто-то вошел… и наблюдает, как я отключилась. Открываю глаза: прямо передо мной стоит пациентка из реанимации. Бледная как смерть, вся в гематомах, кровоподтеках… фильм ужасов наяву! Но я привыкшая, меня не напугать. Единственное, чем меня можно удивить, так это тем, что она смогла встать из-под аппаратов и креплений и каким-то образом дошла до ординаторской. Это же невероятно… с такими травмами не живут, а уж ходить…
— Вы как сюда попали? Где медсестры?! — вскакиваю со стула. Но она молчит, лишь в глазах страх и боль. — Таня! Ира! — кричу, бросаясь к ней.
— Я тут, Алессия Станиславовна! — выскакивает из-за угла.
— Воронцову нужно вернуть в палату…
— Я у нее только что была. Лежит на месте, — смотрит на меня как на дуру. Поворачиваю голову: видение девушки растворилось, и кроме нас с Таней больше никого. Только Ира бежит из другого конца коридора на мой зов.
— Что случилось?
— Не знаю. Мне показалось…
— Отдыхать вам надо больше, Алессия Станиславовна, а то, чего только не померещится...
Но я уже иду в сторону палаты лично убедиться, что Воронцова на своем месте, как бы странно это ни звучало.
— Да, показалось. Все хорошо с тобой, лежи. Выздоравливай, — разговариваю со спящей пациенткой. Бросаю взгляд на приборы. Все в норме. Приснилось, значит. Точно, приснилось!
Но уйти не удается. Чувствую, что в палате творится что-то странное. Резко оборачиваюсь и вижу Воронцову, указывающую на койку, где лежит другой, не менее тяжелый пациент. Девчонка, лет шестнадцать… Машей зовут. Сама не дышит, подключена к аппарату. Такая молодая, ей еще жить да жить…