Михаэль-Мишка пожал плечами – он, затевая похищение, меньше всего беспокоился, как будет разговаривать с пленницей. Фрау Герту он нанял, зная, что она вырастила собственную дочь, обделенную рассудком, и полагал, будто все несчастные, с кем стряслась эта беда, одинаковы.
Сжалившись над Михаэлем-Мишкой, Эрика одернула на себе юбку и решительно пошла к двери. Догнали ее уже во дворе – она стояла под яблоней и пыталась достать краснобокое яблоко.
– Нет, она не дура, – повторил Михаэль-Мишка. – Она… она – простодушная. А говорить выучится. Ее, наверно, плохо учили – а мы ей толковых учителей наймем! Держи, обезьянка!
Он сорвал яблоко и отдал Эрике.
– Дай, – сказала она очень разборчиво. – Дай-дай-дай…
– Ну вот же – все понимает! Она еще какие-то слова знает, нужно все перепробовать!
И тут Эрика посмотрела ему в глаза.
Она совершенно не желала этого взгляда. Все получилось само – и она изумилась необычной синеве, той самой, которую до сих пор видела только в баночке с акварельной краской ультрамаринового цвета.
Девицу из немецкого семейства, выросшую в Курляндии, не удивить светлыми, почти белыми волосами, в которых на солнце гуляют легкие золотинки, и синими глазами ее не удивить, и острой мордочкой хищного зверька в человеческом образе, мордочкой без возраста, вот разве что бледность Михаэля-Мишки показалась странной – блондину приличествует румянец. Но курляндскому блондину и округлые щеки приличествуют, и пухлые розовые губы. А у этого лицо было – как выточенное из полупрозрачного алебастра, едва ли не голубоватого. И рот – до ушей.
Михаэль-Мишка что-то сказал по-русски, и вид у него был озадаченный. Тут, к счастью, появился его молчаливый спутник – и путешествие продолжилось, только в дормезе вместо Михаэля-Мишки с Эрикой сидела фрау Герта.
Эрике случалось бывать в Риге, и она знала, как проезжают таможню. Чтобы облегчить Михаэлю-Мишке задачу, она притворилась спящей. Какие бумаги он показывал, приплатил ли что-то для сохранения тайны, или же подгадал так, чтобы попасть к знакомому таможенному досмотрщику, – Эрика не знала.
Завернувшись в меховое одеяло, она въехала в Российскую империю, но менее всего думала о делах государственных – она представляла себе, как встретится с Валентином.
Они были хорошей парой – оба живые, бойкие, норовистые, но друг с дружкой наедине готовые на уступки. Они и по возрасту подходили отменно – пять лет разницы. И по росту – Валентин был на полголовы повыше Эрики. И даже по цвету волос – у Валентина они были темные, немного вьющиеся, но не черные, а скорее – как соболиный мех. Эрика уже мысленно приглашала художника для первого семейного портрета – в Санкт-Петербурге должны быть хорошие художники, а не заезжие мазилы. Она видела у знакомых образцовый портрет – сад, кавалер сидит на низкой дерновой скамье, склоняясь к даме, а дама – на траве, роскошно раскинув шелковые юбки, и тянется к кавалеру – может, сказать что-то любезное, а может, для поцелуя, и лица их совсем близко.
Дормез уже катил по дамбе, соединявшей Клюверсхольм с левым берегом Двины. Дальше был наплавной мост, а на том берегу – Рижская крепость. Эрика сделала вид, будто просыпается, и выглянула в окошко. Вся река кишмя кишела судами – от маленьких лодочек и низких стругов до трехмачтовых красавцев. Летом это было обычное зрелище. Дормез неторопливо выехал на правый берег, и Эрика улыбнулась – уж если между ней и проклятым бароном легла такая преграда, как широкая река, значит, не будет больше ни единой встречи!
Дормез и всадники, его сопровождавшие, повернули направо, по маленькому мостику перебрались на ту сторону Карловской заводи и вскоре оказались напротив Карловского равелина, прикрывавшего городские ворота. Въехать в них можно было только через узкую зигзаговидную дорожку через ров и равелин.
Оказавшись в крепости, Михаэль-Мишка первым делом велел ехать к почтамту, который был в двух шагах от Карловских ворот. Там дормез остановился, всадники спешились и пошли узнавать, нет ли на их имя писем. Говорили они между собой по-русски, и Эрика была бы сильно озадачена, услышав их речи.
– Хорошо бы сухая погода продержалась еще недели полторы, – сказал обычно молчаливый спутник Михаэля-Мишки. – Как раз бы доехали до Москвы, а там уж пусть льет.
– С Божьей помощью, Воротынский, – отвечал Михаэль-Мишка. – А что – ведь не оставляет нас Господь своей заботой! Все могло быть куда хуже! А вот управились – да и как ловко управились!
– Типун те на язык, Нечаев. Вот как довезем и сдадим с рук на руки, тогда и скажем: управились! – одернул его Воротынский, который был и старше, и куда опытнее. – Бергман не дурак. Сегодня, я чай, еще будут обшаривать все окрестные кусты и овраги, а завтра догадаются, что дело неладно.