– И думать не смей ехать в Москву! Оттуда все бегут, кто только может вырваться, пока не понаставили кордонов.
– Что ты несешь, какие кордоны?
– В Москве чума!
И это было чистой правдой.
Чуму привезли раненые солдаты из Бессарабии – впервые она дала о себе знать в военном госпитале. Врачи подняли тревогу, но Медицинская коллегия им не поверила, да и неудивительно – в коллегии всем заправляли немецкие доктора, а в госпитале трудились русские, вот их грызня и дала себя знать. В итоге чума, дама легкая на подъем и подвижная, перескочила через госпитальные стены и для начала навела свои порядки на Большом суконном дворе, что в Замоскворечье у Каменного моста. Мастеровые, поняв, что дело неладно, разбежались и разнесли заразу по всему городу. Тогда только стали жечь костры в надежде отпугнуть чуму дымом и ударили в набат – с той же целью.
– Черт знает что! – в расстройстве чувств брякнул Михаэль-Мишка, услышав такую гнусную новость. – Как же быть-то?
– Там по тысяче в день мрет, – усугубил Пушкин. – А мне-то каково? Я ведь про брата не известен – выехал он, не выехал? Вот, опять письма не было. А ему и надо убираться прочь – с чумой шутить не след, и формально нельзя по должности – хотя, сдается мне, вся Мануфактур-коллегия давно разбежалась. Хоть бы жену с младенцем догадался отправить в подмосковную или в столицу! Так-то, Нечаев. Приходи ко мне в трактир, хоть за картишками развеемся…
– Может статься, меня на почтамте письмо ждет, – отвечал Михаэль-Мишка, – и мне придется куда-то дальше ехать. А в каком трактире ты стоишь?
– Я в предместье поселился. Как ехать от крепости по Большой Песочной, будет по левую руку деревянная церквушка. Ты, к ней поворотя, увидишь, где извозчики собираются, и там подальше будет трактир. Заходи, право, мы с моим мусью совсем истосковались.
– А что за мусью? – полюбопытствовал Михаэль-Мишка.
– Занятный мусью, к себе в отечество возвращается. Ты когда-либо видал французского попа-расстригу?
Михаэль-Мишка рассмеялся.
– Где ж ты его подобрал?
– На почтамте. Он тоже паспорта ждет. Звать его – Бротар. Парижанин, умница, любезник и франт. Думал, в России молочные реки да кисельные берега. Приехал, лет пять прожил – и затосковал.
– Да оно и понятно – как не тосковать по Парижу. Так ты приходи, Нечаев. Сыграем для развлечения.
– Я, Пушкин, зарок дал – карт в руки не брать, – сообщил Михаэль-Мишка. – Они меня уж чуть до беды не довели, вдругорядь легко не отделаюсь.
– Зарок, ишь ты! Ну, так заходи. Мне делать нечего – я днем по бастионам гуляю, а вечером с мусью Бротаром развлекаемся.
– Зайду непременно.
Они распрощались, и сильно огорченный Михаэль-Мишка отправился на почтамт. Как и следовало ожидать, единожды повернувшись к нему задом, Фортуна сей позитуры не изменила – письма из столицы не было. В тяжких размышлениях он вернулся к дормезу, где ждал его Воротынский.
– Вот только чумы нам недоставало! – и товарищ покрыл хворобу в несколько слоев, да еще знатно отполировал. – Как же быть? Куда эту дуру теперь везти?
– Не знаю! И тут с ней оставаться нельзя! Ну как погоня?
– Но и далеко отсюда уезжать нельзя – должно же быть письмо с распоряжениями! Неужто там не понимают, во что мы вляпались?
– Письмо-то быть должно… Может, в том трактире поселиться, где Пушкин стоит?
– Эй, Нечаев, не пори горячки! – одернул товарища Воротынский. – С ним селиться не след, живо тебя втравит в новую пакость. Или ты не знаешь, кто он таков?
– Знаю. Игрок первостатейный. Ты заметил – он уж не в мундире, а в кафтане?
– Как не заметить! Долгонько его преображенцы терпели. Должно быть, последнюю совесть потерял. А что тебе сказал?
– Что по болезни подал в отставку.
– Да на нем пахать можно.
– На воды в Спа собирается…
– Врет.
– Однако куда-то ж надо деваться?
– В трактир, куда ж еще…
– В Московском предместье поселимся, – решил Михаэль-Мишка. – Помнишь, купец сказывал – там-де русские трактиры, немецкого слова не услышишь? Вот туда нам. А я каждый день буду приезжать на почтамт – должно же быть письмо!
– Там нас, пожалуй, искать не станут, – согласился Воротынский. – Но ежели Бергман сообразит, кто вмешался в игру…
– Как ему сообразить? Ему для того надобно вернуться в столицу и расспросить всех, кто имел к этому делу отношение, хоть и малейшее. Нет, в Московском предместье мы будем безопасны. Фрау Герте все равно, где жить и ходить за девкой.