Никто не найдет ее здесь.
Место, где она находилась, было идеально изолировано от прочего мира. Высокая пустая башня, затесавшаяся среди множества других, представляла собой так называемый не сдаваемый в аренду замороженный объект. Роуан избрала в качестве своего убежища эту постройку, изначально предназначенную для медицинских целей, только потому, что та располагалась в самой гуще одного уродливого мегаполиса — южного города, обильно наводненного больницами, клиниками и медицинскими библиотеками. На время своих экспериментов они могли затеряться здесь, как два листа на дереве.
Она сама включила свет, когда они впервые вошли в это здание, и, наверное, он до сих пор продолжал гореть на всех пятидесяти этажах. Правда, в комнате, в которой она лежала, было темно. Уходя, ее спутник погасил лампу, и это оказалось очень кстати.
За широкими окнами сквозь груду безвкусных небоскребов она видела темнеющее небо. Иногда заходящее солнце отражалось в серебристых стеклах домов, и те начинали так сверкать, что можно было подумать, будто небоскребы горят, меж тем как позади них в зардевшем небе вздымаются ввысь клубы белых гор-облаков.
Свет — это единственное, что она могла всегда наблюдать. Но ощущала она себя уютней не днем, а ночью, точнее сказать, когда за окном смеркалось и в окнах загорались огни. Ей казалось, что она не одна, что вокруг нее люди, которые могут прийти к ней на помощь.
И даже не важно, что никто из них не догадывался о ее присутствии. Все равно кто-нибудь мог случайно зайти. Или встать, к примеру, у противоположного окна с биноклем. Впрочем, зачем?
Она снова погрузилась в спасительные мечты о Майкле, представляя себе, как они вместе будут идти по полям Доннелейта и как она ему будет обо всем рассказывать. Она больше всего любила отдаваться подобным фантазиям, когда хотела страдать, соизмерять и отрицать одновременно.
«Одно ложное суждение притягивает к себе другое. У меня был весьма ограниченный выбор. Но моей непростительной ошибкой стала гордыня. Я возомнила себе, что смогу это сделать, что смогу с этим справиться. К этому, как всегда, призывала моя гордыня. Гордыней исполнена вся история Мэйфейрских ведьм. Мой случай отличается от прочих разве что тем, что он окутан научными тайнами. Но у нас ужасное, ужасно извращенное понимание науки. Мы думаем, что она точна, содержит правильные определения и понятия, а на самом деле она являет собой огромное множество ворот в неизвестное, такое же бесконечное, как сама вселенная. Я знала это. Знала, но забыла. В этом и состоит моя главная ошибка».
Она попыталась вызвать в своем воображении сначала образ зеленой травы и развалин, потом высоких и хрупких арок собора, которые высились над горной долиной. И на какое-то время ей показалось, что она действительно находится на природе и что она свободна как птица.
Ее вывел из забытья какой-то звук.
Оказалось, что это звук ключа, поворачиваемого в замке.
Роуан в неподвижности замерла на кровати и прислушалась. Да, в самом деле, повернулся ключ. Кто-то с шумом и силой открыл наружную дверь, вслед за чем раздались гулкие шаги на кафельном полу. Она слышала, как этот «кто-то» что-то насвистывал и напевал.
О Господи, спасибо тебе, Господи!
Он достал еще один ключ. И одолел еще один замок. А вот и его специфическое благоухание, нежный запах, пахнувший на нее, когда он приблизился к кровати.
Она попыталась ощутить к нему ненависть, разозлиться, воспротивиться выражению сочувствия, которое читалось у него на лице. Когда он глядел на нее, его прекрасный взор был преисполнен неизбывной жалостью. Черные и густые борода и усы делали его похожим на святого, каким его принято изображать на картинах У него был изысканной формы лоб, ярко очерченный сверху линией зачесанных назад волос, образующих посредине небольшой уголок.
Что ни говори, но он воистину был красив. А может, его вовсе не было здесь? Может, он ей снился? Может, она все навоображала себе, а на самом деле он не вернулся.
— Нет, дорогая моя, я люблю тебя, — прошептал он, и она вновь усомнилась, не почудился ли ей этот голос.
Когда он приблизился, она поймала себя на том, что смотрит на его рот, который немного изменился за последнее время. Возможно, стал более мужским, более сформировавшимся. Рот, который, судя по всему, умел хранить свое достоинство среди блестящих черных усов и коротких завитков бороды.
Он наклонился, и она отвернулась. Его теплые пальцы обняли ее за плечи, а губы припали к щеке. Когда его большая рука, переместившись к груди потеребила соски, ее пронзило нежеланное ощущение. Нет, это был не сон. Она явственно ощущала его руки. И была готова потерять сознание, лишь бы оградить себя от непрошеных ласк. Тем не менее, оставалась по-прежнему беспомощна и была совершенно не способна ни убежать, ни остановить его.