Свою работу оценила Вера Ивановна дорого — в целую пенсию. Деньги-то ей нужны были не для себя. Многие подходили, щупали одеяло, хвалили. Отчего-то было ей неприятно, когда чужие руки гладили лоскутки, каждый из которых был таким родным: кусочек летнего халата, в котором она жарила пирожки для дочери, и клетчатая рубашка мужа, последняя из тех, что она долго не решалась выкинуть, и темно-зеленая летняя штора, которая хранила в знойные дни прохладу в спальне. Поначалу Вера Ивановна хотела уйти, но она ведь уже решила, что продаст одеяло. И потом, сегодня девятое число. И дома снова чисто вымыты полы, и ждет не дождется последняя из тех несбывшихся мечт, что еще не поздно исполнить даже в самый последний момент жизни.
Симпатичную пару она заметила сразу, еще возле соседнего столика. Совсем юная беременная девушка, на седьмом месяце, не меньше, и улыбчивый парень сразу ей понравились.
— Димуль, смотри, какое одеяло красивое. Давай такое на дачу купим?
Она прикоснулась к желтому лоскутку, и Вера Ивановна вдруг подумала, что это могла бы быть ее внучка, с огромным неповоротливым пузом, и тогда она сейчас вязала бы целыми днями крохотные носочки и варежки.
— Бабушка, и сколько же вы хотите за эту красоту? — спросил парень.
— Сынок, тебе скидку сделаю.
Вера Ивановна аккуратно сложила одеяло, положила в заранее приготовленный пакет и отдала девушке в руки. Прикоснулась к теплой ладони, и будто проступил на мгновение тот образ, что все стоял перед глазами, пока она шила, и тут же спрятался, едва задев краешек сознания.
Она шла с ярмарки, довольная собой. Пушистые снежинки ложились на пальто, а где-то там, в цветастом пакете, будущие родители несли домой теплое одеяло. Вера Ивановна улыбалась, будто на душу, на самое дырявое место, заплатку наложили из веселого лоскутка. День складывался как нельзя лучше. От пенсии оставалось немного денег, и Вера Ивановна купила в магазине кусок хорошей колбасы, не для себя, Ваську побаловать напоследок.
Домой идти отчего-то не хотелось. Прогулялась по парку, купила в киоске пирожок с мясом и стакан горячего чая.
Только когда стемнело, она подошла к своему подъезду.
Ключ не хотел находиться в сумочке. А когда, наконец, нашелся, она зашла в прихожую, щелкнула выключателем и обомлела.
Кругом была вода — и в кухне, и в ванной, и в прихожей, и даже в комнате. Плавали тапочки, колыхались, будто водоросли, коврики, упала набок табуретка. Старые сапоги сразу промокли, холодная влага пробралась внутрь, и ноги заломило. Взъерошенный Васька смотрел со шкафа и недовольно мяукал. Ах ты! Ведь конверт для Лизы и все похоронные деньги она спрятала в комнате, под ковриком! Теперь, значит, все намокло.
Вера Ивановна села на стул посреди затопленной кухни и заплакала.
— Ну чего ты ревешь-то, дура старая! Ведро неси, — раздался из прихожей зычный голос Клавы.
Март
Приближался тягостный день восьмого марта, уже стучала днем капель по крышам и по-весеннему щебетали птицы. После выхода на пенсию Вера Ивановна особенно не любила этот день. Раньше, бывало, приносила домой столько букетов, что в руках не помещались. Приходилось мужу звонить, чтобы помог все унести. Последние годы она все больше ждала у телефона да смотрела в окно, как незнакомые женщины несут цветы и сумки с продуктами.
Но на этот раз восьмое марта будет совсем другим! Потому что вслед за ним наступит девятое. Уж на третий-то раз задуманное должно получиться.
Васька-разбойник с первой капелью умчался по своим неотложным кошачьим делам — осчастливить всех кошек района многочисленным потомством. Лиза, добрая душа, привела мужа, и тот побелил потолок в ванной и в кухне. Вера Ивановна целый день хлопотала, накормила их пирожками, с собой дала банку варенья и подарила Лизиному мужу толстые шерстяные носки.
Когда они ушли, Вера Ивановна долго смотрела на стопку посуды в раковине. Разве могла бы она в молодости подумать, как это хорошо, когда после ужина остается столько грязных тарелок. Она мыла каждую долго и тщательно, растягивала удовольствие. А к празднику решила еще раз как следует отблагодарить Лизу. Продала на базаре три банки соленых огурцов и купила хорошую, натуральную пряжу.
Странно, Лиза вроде бы стала для Веры Ивановны почти родной, но вязать для нее было все равно не то же самое, что для дочери. И даже не то же самое, что шить одеяло для смутного и неясного образа. Все-таки Лиза — социальный работник, и вместе их свели ее служебные обязанности. Вера Ивановна просто чувствовала себя в долгу за побеленный потолок.