— Дальше не пойдем, — Дарья остановилась, — ближе нам не подойти. Видите, сколько машин.
— А чего тут такое происходит?
Она не видела спросившего — он спрятался за спинами товарищей. Задумалась: сказать — не сказать…
— Сам, что ли, не видишь, кино снимают. — Пухлая девочка показала рукой на фургон, на котором большими буквами было написано «Телевидение».
— Нет, — Дарья решилась, — это не кино. Дело в том, что в этом особняке жил… жил и работал замечательный художник Владимир Иваницкий. Два дня назад он умер. Будет желание, можете сходить в галерею «Вера», тут недалеко. Там открылась выставка его новых работ… последних работ… — Она обвела господ учащихся взглядом. — Ну а теперь я расскажу вам об этом особняке. У него интересная история.
Дарья говорила увлеченно, с жаром. Она уже не чувствовала холода:
— Особняк был построен в двадцатых годах прошлого, в смысле уже позапрошлого века. Принадлежал вдове героя Отечественной войны 1812 года генерала Дохтурова. В разные годы в доме бывали, живали и работали известные личности: военные, писатели, артисты, художники. К примеру, на втором этаже в гостиной стоит небольшой, неказистый диванчик Существует легенда, что Гоголь любил на нем сидеть. Считал его своим. В этом доме прошло детство выдающегося русского химика Лугинина, художник Тропинин работал здесь над портретом Пушкина. В 1856-м по возвращении из сибирской ссылки здесь жил декабрист Сергей Трубецкой. В гостиной звучали голоса Шаляпина и Вяльцевой, захаживал в дом нарком просвещения Луначарский. В двадцатых годах прошлого века одну из квартир снимал замечательный театральный художник Рындин, известный тем, что…
Господа учащиеся слушали внимательно. Только троих ребят не занимал ее рассказ. Они во все глаза следили за тем, что происходило у особняка. Люди шли вереницей. Не все входили в дом. Некоторые оставляли цветы прямо у крыльца, зажигали свечки, осеняли себя крестом. Журналистка с микрофоном в руках подходила то к одному, то к другому. Оператор с камерой неотступно следовал за ней. Дарья вдруг замолчала.
— Господа учащиеся, если вам холодно, можем вернуться в автобус.
— Нормально.
— Не холодно.
— Терпеть можно.
— Ну хорошо, тогда продолжим…
Третий день дом Иваницких был полон народу: друзья, знакомые, журналисты… Прихожая, где выставили портрет художника в траурной рамке, утопала в цветах. Они были повсюду: в многочисленных вазах и даже в ведрах — живые, на стенах — в виде картин. Художник любил рисовать цветы. Картины висели везде — в прихожей, на лестнице, в комнатах — и так плотно, что за ними не были видны стены, обитые дорогим шелком.
Широкий коридор вел из прихожей в столовые — большую и малую. Столы всегда стояли накрытыми. Кто бы ни пришел — друг или международная делегация — к приему в этом доме были готовы. Так любил хозяин. Сейчас в столовых суетилась дюжина официантов, сервируя столы к поминальному обеду. Все в черных атласных рубашках с черными бабочками.
Темная дубовая лестница поднималась на второй этаж, где находились гостиная, каминная, кабинет хозяина дома, жилые комнаты. Над лестничной площадкой — темный витраж с изображением рыцаря, вооруженного мечом. Из-за недостатка света его нельзя увидеть во всей красе и яркости. По стенам вдоль лестницы кроме картин висят эмали со сценами из Евангелия.
Гостиная заставлена креслами и диванчиками. Так называемый Гоголевский диванчик стоит особняком, на табличке рукой художника размашисто написано: «Ничем не трогать!». Картины, которым не нашлось места в экспозиции, стоят у стен. На небольшом круглом столике из карельской березы словно случайно разбросаны фотографии: хозяин дома с Лайзой Миннелли, с президентом, с Пеле, с Анни Жирардо, с Кобзоном… Все это должно было производить впечатление. И производило: у одних вызывало уважение, у других — зависть.
В доме пахло стариной и богатством, сытостью и уверенностью. Он был чем-то похож на музей Дали в Фигерасе, где все сделано, чтобы позабавить гостя, пустить ему пыль в глаза, заворожить, а самому спрятаться за бархатной портьерой и, оставаясь невидимым, насмехаться над его простотой и наивностью. Создать атмосферу таинственности, чтобы скрыть саму тайну — художник везде и нигде.
Анна Федоровна, вдова Иваницкого, немолодая, но ухоженная блондинка со следами былой красоты, стояла у портрета, где была изображена молодой и красивой. Журналисты, расположившись полукругом, так и сыпали вопросами. Несмотря на усталость и моральную, и физическую — муж угасал медленно, на ее глазах, — она ничем не выдавала себя, держалась достойно, была доброжелательна, отвечала обстоятельно, подробно: