— Ха-ха-ха, оженить тебя уже хотят, Андреюшка, — расхохотался дед.
— Ага, слышу, — буркнул я, и дед засмеялся пуще прежнего. Из посада тоже начали выглядывать люди, заинтересовавшиеся происходящим, а те, кто посмелей, побежали к толпе.
Остановив коня, не доезжая до толпы, я улыбнулся и закричал весело и задорно:
— Здравы будьте, православные, и ты будь здрав, славный город Старица, — я соскочил с Черныша и в пять шагов подошел к толпе.
Вперед вышел мужчина лет сорока с окладистой бородой и весьма пронзительным взглядом зеленых глаз.
«А сабля-то у него богатая», — промелькнула мысль на краю сознания, такие вещи я уже стал подмечать. Первый взгляд идет на одежу, а второй на оружие, если оно есть, и вот уже можно понять статус человека.
— Здрав будь, Андрей Володимирович, уж заждались тебя, — приятным бархатистым голосом произнес мужчина.
— Как прознали, что живы Старицкие и вновь владеют Старицей, так во все колокола забили, — подключился уже другой мужчина, было ему явно больше лет, чем первому. Борода с проседью, из-под шапки торчат седые волосы. На поясе же кинжал, а не сабля. Да и одет он беднее, чем первый, — отведай, Андрей Володимирович, хлеб да соль.
Вперед вышли женщины и, отвесив мне поясной поклон, протянули блюда с хлебом и солью.
Отломив кусок каравая, я тут же макнул его в соль и закинул в рот, народ же начал улюлюкать и кричать мне здравицы.
— А ну тихо, раскричались, — заорал первый мужчина, толпа начала затихать, и только он собирался продолжить, как раздался новый крик в толпе:
— А ну пшел с дороги. Дурак, — а после разнесся какой-то свист.
— А-а-а, — тут же послышался вой, полный боли.
— Ой, — тут же вскрикнули женщины, когда я пронесся мимо них, и начал расталкивать толпу, которая с неохотой расступалась. Но когда понимали кто перед ними тут же отшатывались в сторону.
Я вышел на маленький пятачок среди толпы, на земле лежал малец лет десяти в позе эмбриона и закрывал окровавленное лицо руками. Рядом с ним стоял мужик лет пятидесяти со светлой бородой, в кафтане желтого цвета, подбитом мехом, в красных сапогах и с поясом, на котором болталась сабля в разукрашенных ножнах. В руках он держал нагайку, с которой капала кровь.
Возле мужика стояло пятеро молодых парней от двадцати до двенадцати годов, схожие лицом с мужчиной и одеты под стать ему.
— Михаил Ляксандрыч, ну как же так? — с упреком из-за спины произнес один из моих встречающих.
— А вот так! Будет знать холоп, кому дорогу заступать.
— Это Гринька, сын скотника, — раздался голос какой-то кумушки.
Окинув всех тяжелым взором, я в два шага оказался возле мальца, который глянул на меня испуганным взглядом и задрожал еще больше, а после даже уползти попытался.
Ухватив его за руку, я пресек его поползновения и, убрав руку, взглянул ему в лицо.
Его пересекал горизонтальный разрез, нос был свернут набок, а глаза у мальчишки были заплаканные, но он даже звука не проронил. Лишь смотрел с болью.
— Ну все, никто тебя не обидит, — попытался я его ободрить.
— Андрей Володимирович, — тут же рядом нарисовался первый из встречающих. — Пойдемте, там баньку топят и-и-и с-с-тол нак… — оторопел он, когда поймал мой взгляд.
Меня же начало трясти от злости, а рука сама опустилась на рукоять ножа.
— Чей он? — указал я на мальчонку под взглядами горожан, тут же ко мне подскочил второй мужчина из встречающих и зашептал на ухо:
— Гринька это, сын скотника, черносошный он. Теперь твой холоп, княже.
— Мой, значит, — рыкнул я и тут ощутил на плече руку деда.
Прикрыв глаза, я выдохнул, пытаясь успокоиться, пока дел не наворотил.
Вот только закрыть глаза и дать увести себя в баньку, я не мог. Все внутри взбунтовалось против этого, я аж зубами начал скрипеть, казалось, что они сотрутся.
— Ты кто? — глянул я на мужика с нагайкой, который, свернув ее, убрал себе за пояс.
— Хм, — хмыкнул он самодовольно, но по мере того, как окидывал взглядом мою одежду и перстни с саблей, лицо его менялось.
— Михаил Ляксандрыч Зимин, боярского рода я. А ты кто? — уже не столь нагло спросил он.
— Они еще у вашего прадеда Владимира Андреевича и прапрадеда Андрея Васильевича в думе сидели, — тут же раздался шепот возле моего уха.
Я проигнорировал вопрос Зимина и начал медленно и вкрадчиво говорить, глядя на него:
— Стало быть, Михейка, — и тут Зимин аж дернулся и побагровел. Ведь я только что назвал его просто по имени, да еще и в такой форме, что унизил перед людьми и в грязь втоптал. — Ты посмел руку поднять на моего холопа. Прилюдно ударил его и нанес увечье.