Еще раз ощупала живот. Срок, видимо, не большой, да и судя по датам договора беременность наступила, если наступила, совсем не давно. Уже хорошо.
Подошла к зеркальному шкафчику с посудой рассматривая свое отражение. Сейчас, оно не казалось таким уж чужим, хоть в первый момент я и не узнала его. Это была все та же я. Да, уставшая, осунувшаяся, но я. Мои зеленые глаза, мои тонкие губы, нос. Волосы правда в кошмарном состоянии, натуральный каштановый цвет выкрашен дешевым блондом, отдававшим отвратительной желтизной. И зубам тоже явно не помешал бы стоматолог.
Я еще раз оглядела маленькую кухоньку. Вариантов было только два: или я сошла с ума и сейчас на самом деле нахожусь в дурдоме, или все сказки про перемещение душ, загробную жизнь и тому прочую ересь вдруг оказались правдой.
Снова взгляд на шкафчик с посудой. На худенького заморыша с фингалом, каким я там сейчас отражалась, было жалко смотреть, но при этом не покидало ощущение нереальности. Словно я всего лишь смотрю кино или просто вижу реалистичный сон.
Это же на толкнуло меня на еще одну мысль. Пугающую мысль. Что если муж Людмилы Клеевой так сильно двинул ей, что у нее случилось раздвоение личности. Совсем как в недавно прочитанной мною книге про Билли Миллигана. Может быть, я — не я? А просто ее шизофрения?
Размышления об этом вводили в еще больший ступор.
Я сразу же начала цепляться за подробности своей жизни, желая вспомнить их как можно больше. Мои воспоминания, мои знания сейчас были единственным доказательством моего существования. Пожалуй, даже в переселение душ хотелось верить больше, чем в то, что я на самом деле не существую.
Вот только стоило неприятным мурашкам пробежаться по спине, а горечи попасть в горло, как дверца кухни приоткрылась и в щель просунула мордашку девочка лет пяти.
— Мамочка, папа вроде уснул, — прошептала она. — Можно нам поесть, пока он не видит?
Ох, ну вот как можно переживать о себе, когда здесь в таких условиях страдают дети?! От ее жалобного тона внутри все перевернулось.
— Да-да, конечно! Проходи, милая… — засуетилась я, мгновенно вскакивая с места.
Убрала документы обратно на полку, вытерла суп с пола. Затем усадила малышку на стул, а сама принялась смотреть, что есть из продуктов. Готовить я не очень любила, и состояние этой кухни не располагало к кулинарным шедеврам, но выхода не было.
Супа после борова не осталось. Мужем этого чудака на букву «м», который, очевидно, любил распускать руки, язык не поворачивался назвать.
Все, что не съел, он пролил, и теперь приходилось срочно готовить заново.
Под раковиной нашла немного подгнившей капусты, картошки. Можно было бы потушить первую и пожарить вторую, но это все не очень быстро, а ребенок есть хотел уже сейчас. В холодильнике обнаружила десяток яиц и молоко.
— Машенька, давай я тебе омлет сейчас сделаю по-быстрому? А потом, как картошка пожарится, покормлю картошкой.
Девочка просияла и кивнула, вот только стоило ей увидеть, как я достаю пачку молока, она вдруг сжалась и прошептала:
— Это ведь папино!
Приехали…
Я мысленно огрела этого самого «папу» сковородкой потяжелее. Он мало того, что руки распускает, еще и продукты делит на свои и общие? Неудивительно, что девочка тонюсенькая, кожа такая бледная, что, кажется, просвечивает. А что на ней надето? Футболка не по размеру, явно принадлежащая Людмиле, которую Маша носила как платье, подпоясав какой-то бечёвкой, чтобы не болталась.
Сейчас я видела, что футболка все же чистая, но при этом застиранная, с желтыми пятнами, которые уже не вывести.
— Не переживай, солнышко, я немного молока возьму, папа не заметит, — с этими словами я разбила два яйца, а потом спохватилась: — А где Миша? Он, наверное, тоже кушать хочет, надо и для него сделать.
Девочка не ответила, и я продолжила взбивать яйца. От вида съестного в животе заурчало. Пожалуй, сделаю и для себя.
Хорошо взбитый омлет на молоке с солью и черным хлебом был одним из самых моих любимых завтраков. Нежный сливочный вкус взбитых яиц, пропитанный в оставшейся после них на сковородке водичке хлебушек — полезно, питательно, а главное — быстро. Аж слюнки потекли. Если я действительно беременна, то даже если ребенок не мой, оставаться голодной нельзя.
Где-то на периферии сознания, я при этом удивлялась сама себе. Почему сейчас так спокойна? Почему еще не забилась куда-нибудь в угол с криками: «Кто вы все такие, что происходит?»
Да и вообще, я, по сути, еще двадцатилетняя сопля, которая детей видит вблизи впервые в жизни!
Почему меня не кидает от всего происходящего в истерику? Раньше я даже во время ПМС была не всегда адекватной, а тут — беременность!