Мой разум начинает затуманиваться, а во рту пересыхает. Я вздрагиваю, когда резкий удар раздается прямо рядом с моей головой.
— Ты там жива?
Я узнаю знакомое рычание Константина и мысленно даю ему отмашку. Я экономлю энергию, и мне вроде как нравится мысль о том, что он думает, будто я мертва. Если я не отвечу сразу, он может решить, что я подохла, и позволит мне убраться отсюда ко всем чертям.
Поэтому я не отвечаю.
Он вполголоса ругается по-русски, и я чувствую, что мы едем на меньшей скорости.
— Если я открою и пойму, что ты издеваешься надо мной… — его голос превращается в череду русских ругательств.
Что? Что ты сделаешь, похитишь меня?
Мудак.
В глубине души я знаю, что, наверное, разумнее всего подыграть ему. Не для того, чтобы подразнить. Я буду вести себя хорошо, но только для того, чтобы добиться своего. Я хочу выбраться из этого гребаного тесного пространства.
Слышу голоса. Закрываю глаза, концентрируясь. Если эти голоса принадлежат полиции… Если нас остановили… Мне придется использовать оставшиеся силы и орать изо всех сил.
Мое сердце замирает, когда я слышу гортанный русский. Константин звучит почти… дружелюбно.
Зашибись.
Мы снова едем. У меня хрустит шея, а запястья болят от наручников.
— Едь по туннелю, — он разговаривает с водителем.
На минуту я почти рада, что заперта тут, потому что туннели пугают меня еще больше, чем тесные помещения. Я представляю себя в другом месте. Где угодно, только не здесь.
Мы быстро останавливаемся, и моя голова ударяется о стену.
Снова голос. Резкий, злой, затем смех, от которого у меня учащается пульс. Мы с грохотом продвигаемся вперед, вероятно, все еще в туннеле. В Пустоши не так уж много туннелей.
Он использует туннель только чтобы избежать слежки и спрятаться.
Время тянется так медленно, что я едва могу дышать.
Наконец-то мы подъезжаем куда-то. Снова голоса, еще какой-то стук. Я слышу голос Константина.
Вслушиваюсь изо всех сил, но ничего не могу разобрать между приглушенными звуками и сильным русским акцентом. Я вздрагиваю, когда панель надо мной со скрежетом открывается. Моргаю от слепящего света.
— Давай, — Константин тянется ко мне. Я подавляю всхлип. Его мясистые кулаки сжимаются вокруг моего предплечья. Он вытаскивает меня из грузовика. Мои ноги касаются земли, шатаются, и я чувствую, что вот-вот упаду. Он вытаскивает нож из сапога, разрезает путы на моих коленях и лодыжках, затем ловит меня, когда я спотыкаюсь.
Я хочу проклясть его, но у меня все еще во рту кляп. Похоже, он не планирует снимать его в ближайшее время. Тем не менее, я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить свои нервы. Приятно снова дышать свежим воздухом, но я не успокоилась.
Мои глаза еще не привыкли к освещению, поэтому сначала я не замечаю других мужчин, пока один из них не заговаривает. Я поднимаю глаза и подавляю шок.
Мы находимся на старом, заброшенном складе, который, скорее всего, находится в Пустоши.
Нет… не склад. Скотобойня. С потолка свисают огромные крюки для мяса, а бетонный пол залит кровью. Через разбитые окна я вижу ржавую сетчатую изгородь, окружающую загоны снаружи. Мой взгляд останавливается на залитом кровью полу.
Мне не нравится думать о том, чья это может быть кровь.
Когда мои глаза привыкли к свету, я подавляю еще один вздох. Вокруг стоят десятки мужчин. Большие, громоздкие, татуированные мужики, некоторые размахивают ножами, а другие — пистолетами. Некоторые в бронежилетах с пистолетами в кобуре. Они стоят небольшими группами, одетые в выцветшую одежду и капюшоны, как будто для того, чтобы быстро сбежать или при необходимости скрыть свою личность.
Одна вещь мне совершенно ясна. Они здесь не просто так, и они недовольны тем, что я с Константином. Они бросают в мою сторону яростные взгляды, и если бы Константин не стоял рядом со мной, я была бы мертва или еще хуже. Некоторые из них были бы счастливы изнасиловать меня задолго до того, как прикончить.
Константин говорит по-русски, слов я не понимаю, но слышу свое имя. Он произносит имя моего отца.
Нет. О боже. Если они поймут, кто я… так и происходит. По выражению их глаз я понимаю, что, вероятно, у половины из них была стычка с моим отцом, и они не расстались друзьями.
Кружится голова от страха. Мой взгляд останавливается на металлическом столе. Я отвожу взгляд. Представляю, для чего они использовали этот стол, когда здесь была скотобойня. И могу себе представить, для чего они его используют сейчас.