— Благотворительность для проституток? — Эммануэль рассмеялся, недоверчиво приподняв одну бровь.
Честно говоря, веснушки девушки напомнили мне о Клэр, хотя в остальном она не имела никакого сходства. Вот почему я пнул Уикера сильнее, чем было необходимо. Но я не собирался говорить об этом Эммануэлю, да и Юрию тоже.
Юрий все равно мог бы догадаться. Он избегал встречаться со мной взглядом, когда поднял Уикера и закинул его на заднее сиденье машины.
— Поехали, — весело сказал Эммануэль.
— Секунду, — сказал я, возвращаясь к багажнику седана. Эммануэль оставил пакетик с кокаином.
— Зачем тебе? — спросил Эммануэль. — Он, наверное, просто стащил это из хранилища улик.
Я поднял пакетик, взвесив его в руках. Он был плотно упакован, профессионально завернут и запечатан в вакууме, с черной восковой печатью поверх шва.
— Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное? — сказал я Юрию.
Он медленно покачал головой.
Товар выглядел профессионально на таком уровне, которого я никогда раньше не видел в Пустоши. Это был не пакетик на молнии, набитый впопыхах.
— Возьми с собой, — сказал я, бросая его Юрию.
Как только мы вернулись на бойню, я сказал ему, чтобы он проверил кокаин.
— Мы можем проверить сами, — сказал Эммануэль, бросив на пакет голодный взгляд.
— Не будь дебилом, — сказал я ему. — Ты собираешься засунуть что-то себе в нос, когда понятия не имеешь, что в нем? Если это на сто процентов чистый вес, то с таким же успехом можешь выстрелить из 45-го калибра.
Эммануэль отвернулся, чтобы скрыть свое раздражение, но я все равно это увидел.
— Подготовьте полицейского, — приказал я.
Прежде чем Юрий успел уйти, я схватил его за руку.
— Проверь Клэр, — сказал я.
— Уже проверял.
— Продолжай. Я хочу, чтобы за ней постоянно наблюдали.
— Царь сейчас находится возле дома ее родителей. Она в безопасности, — пообещал Юрий.
Я кивнул, пытаясь не обращать внимания на стеснение в груди.
Теперь я стою перед Уикером, ожидая, пока он привыкнет к тусклому свету после того, как сорвал капюшон с его головы.
Он смотрит на меня снизу вверх, рыча, как собака. У него большое мясистое лицо, одна из этих дурацких слишком коротких стрижек копа и маленькие поросячьи глазки, которые были налиты кровью еще до того, как я к нему прикоснулся.
— У тебя, блять, большие неприятности, — шипит он. — Парсонс оторвет тебе голову.
— Ну, в этом-то и проблема с пожизненным, да? — спокойно говорю я, беря тесак и слегка проводя точильным камнем по краю лезвия. Он издает высокий звук, похожий на скольжение конька по льду. Глаза Уикера невольно притягиваются к звуку, его верхняя губа подергивается. — По контрасту смерть кажется привлекательной.
Я откладываю тесак и вместо него беру нож для колки льда, медленно вращая рукоятку между большим и указательным пальцами, так что острие сверкает в свете лампы над головой.
Уикер как загипнотизированный смотрит на жестокий наконечник.
Они всегда начинают буйствовать.
А потом ломаются.
У меня никогда не было мужика, который продержался бы дольше часа.
— На самом деле, — говорю я мягко, — когда твои приятели стреляли в меня возле отеля, они стреляли на поражение. Так что я предполагаю, что Парсонс уже охотится за моей головой.
Челюсть Уикера сжимается. Мы оба знаем, что я прав.
— Ну, не знаю, какой информации ты от меня ожидаешь, — усмехается он. — Я нихрена не знаю.
— О, ты расскажешь мне все, — говорю я. — Полезное. Свои самые темные секреты и то дерьмо, что ты пишешь на Фейсбуке. Что сказала тебе мать, когда тебе было четыре года, и что нравится твоей жене в постели… как только я начну, я покопаюсь в твоем мозгу. Ты ничего не скроешь от меня. Потому что, в отличие от тебя, я очень хорош в свое деле.
Уикер сглатывает, его горло дергается, в глазах появляется паника.
Я провожу кончиками пальцев по ряду инструментов, наблюдая, какой из них вызывает самый сильный отклик.
Он застыл на месте, стараясь не издавать ни звука.
Пока мой указательный палец не задевает зубную дрель.
Затем я слышу тихий, конвульсивный сдавленный звук, который он пытается скрыть.
Я беру дрель, включаю ее, чтобы убедиться, что она полностью заряжена. Высокий, скулящий звук пронзает наши уши, даже мои зубы напрягаются.
Эффект мгновенный.
Он начинает заикаться.
— Нет… не надо… не смей, блять…
— Подержи его голову, — говорю я Эммануэлю.
Эммануэль хватает Уикера сзади, зажимая ему нос и рот, лишая его воздуха, так что, когда Эммануэль отпускает его, он делает большой, судорожный вдох.