Я ставлю на его рот специальный расширитель.
Он мотает головой, чтобы высвободиться из хватки Эммануэля.
Я чуть снижаю скорость вращения дрели, высокий, настойчивый вой продолжает проникать в мозг Уикера, сводя его с ума, как быка, который не может убежать от жужжащей мухи.
Хватаю плоскогубцы и одним быстрым движением обхватываю правый нижний коренной зуб Уикера.
— Кто убил Рокси? — говорю я.
Уикер издает булькающий крик, извиваясь изо всех сил, что едва удается в тугих оковах.
— Н-не-а-а! — воет он.
— Неправильный ответ, — говорю я, вырывая зуб одним яростным движением руки.
— Агх-х-х-х-х! — Уикер кричит.
Я подношу зуб цвета слоновой кости с длинными окровавленными корнями к свету, чтобы он мог его увидеть.
— Итак, — тихо говорю я. — Знаю, ты думаешь, что это больно. Но позволь заверить, боль, которую ты только что почувствовал, ничто по сравнению с агонией, которую ты испытаешь, когда я возьму дрель и приложу его к оголенному нерву в дырке. Мужчины убивали себя из-за зубной боли, знал об этом? Они вышибли себе мозги, когда рядом не было дантиста, который мог бы оказать им помощь. Я не дантист… но я точно знаю, куда это засунуть…
Я беру зубную дрель, вращая ее в руке.
Уикер прошел мимо отрицания, мимо торга, вплоть до чистого отчаяния.
— Кто убил Рокси? — говорю я еще раз.
— Я не знаю! — кричит он, слова невнятны. — Стой, стой, стой! Я кое-что слышал.
— Что? — нетерпеливо говорю я.
— Это был не полицейский — это был адвокат. Старший прокурор.
— Что? — я говорю, на этот раз еще менее терпеливо.
— Я слышал, как он что-то говорил о союзе. С русскими и ирландцами. Что… этого нельзя допускать.
Я хмурюсь.
— Когда это было?
— Я точно не помню… ноябрь! Я знаю, что это было в ноябре, — поспешно добавляет он, когда мои пальцы сжимаются вокруг дрели.
Я обмениваюсь взглядами с Эммануэлем, который выглядит ошеломленным и напряженным.
Никто не должен был знать об альянсе в ноябре. И точно не окружной прокурор. Моя помолвка с Рокси еще даже не была официальной.
Я свирепо смотрю на Уикера.
— Это не имеет смысла. Как они узнали?
— Я, блять, не знаю, — булькает Уикер, кровь стекает с его челюсти. — Он сказал, что есть источник. Но, клянусь богом, он не говорил, кто именно.
— А как насчет кокса? — говорю я, быстро меняя тактику. — Где ты это взял?
Уикер ерзает на стуле, не желая отвечать. Щелчок дрелью по направлению к его приоткрытому рту заставляет его говорить очень быстро.
После нескольких повторений, вызванных сложностью разговора из-за держателя, я понял, что Уикер узнал, что начальство прячет что-то пикантное в полицейском хранилище. Он вломился внутрь с помощью украденного ключа, надеясь забрать часть добычи для себя. Он был удивлен, обнаружив шестьдесят пакетов кокса — необычайно большой объем даже в Пустоши. Ему удалось вынести контрабандой только один, а когда он вернулся за другими, те исчезли. В журнале учета улик ничего не было записано.
Я никогда раньше не видел этого вида товара, и я бы услышал, если бы в городе был такой крупный игрок — особенно если они потеряли крупную партию из-за копов.
— Ты понятия не имеешь, откуда это взялось? — спрашиваю я.
Уикер качает головой, из его рта вылетают слюна и кровь.
— Я верю тебе, — тихо говорю я. — Но есть только один способ убедиться.
С этими словами я засовываю дрель в дырку и сильно нажимаю.
Крики сотрясают скотобойню.
***
Час спустя я мою руки в раковине.
Эммануэль наблюдает за мной, бледный и слегка потрясенный.
— Давненько я не наблюдал за твоей работой, — говорит он.
Я вытираю руки пушистым белым полотенцем.
— Думал, я потерял хватку? — спрашиваю я.
Эммануэль вздрагивает.
— Очевидно, что нет.
Юрий приоткрывает заднюю дверь, входя внутрь с пакетом, зажатым подмышкой.
— Проверил. Самый чистый продукт, с которым я когда-либо сталкивался, — говорит он.
— Как это может быть? — я хмурюсь. — Как может быть новый поставщик в Пустоши с шестьюдесятью килограммами высшего сорта, изъятыми полицией, и мы не слышим об этом ни звука?
Юрий качает головой, не менее озадаченный.
Я не понимаю, что, черт возьми, происходит.
Но это не может быть просто совпадением.
Глава 20
Клэр
Я ненавижу быть здесь. То, что я раньше называла это место домом, теперь кажется невозможным.