Наконец, Раштон обернул мои ноги вокруг своей талии и вышел на берег. Он понес меня в дом, ни на секунду не разрывая поцелуя.
Я… отвечала, несмотря на то, что за затылок он меня больше не удерживал. Трудно совладать с собой, когда метка велит подчиниться своему господину, усиливая возбуждение. Когда сладкий, древесно-мандариновый вкус обжигает язык, вызывает чувство ненасытности и кружит голову.
Руки мужчины гуляли по всей моей спине до шеи и обратно, сжимали ягодицы и касались промежности, ставшей за этот месяц неимоверно чувствительной. Туда же упирался твердый, налившийся член.
Дыхание генерала срывалось от нетерпения, как будто он из последних сил держался, чтобы не овладеть мной прямо так, стоя.
— Не надо, я не могу, я не такая… — сделала я последнюю попытку вразумить этого неандертальца, прущего напролом и не оставляющего мне шанса устоять.
Он будто не слышал. Положил меня на кровать и навис сверху.
Я обхватила ладонями обожженное лицо, заглянула поглубже в дикие глаза.
— И ты не такой!
Радужка темная, зрачок — обычный. Со мной был человек сейчас, не дракон.
— Прости, — безо всякого раскаяния произнес Раштон и медленно, тягуче заполнил меня собой, заставив задохнуться от восхитительного жжения, — но этот зов слишком силён, я уже не смогу взять его под контроль.
Он двигался крайне осторожно: явно меня берёг. Дышал хрипло и тяжело.
Меня накрыло какой-то безумной, острой волной желания: снесло все мысли до единой, выкинуло в небеса. Покалывание возникало от трения и быстро увеличивалось с каждым толчком.
Неудержимое удовольствие отравило каждую клеточку и росло со скоростью лавины, его было уже не остановить.
Я потерялась во времени и пространстве и начала кричать. Металась по кровати, изгибалась и сжимала простынь в экстазе. Кажется.
В этом было что-то необузданное, по-настоящему первобытное. Я перестала себя осознавать, стала естественным продолжением Блэдмора. И все, что между нами происходило, казалось единственно правильным.
Мы будто слились в одно целое и достигли финиша одновременно. И наши удивление и восторг были самым искренним, что мы когда-либо испытывали.
Метка пульсировала, когда дракон развернул меня к себе спиной, уютно подгреб под себя и окружил вязким теплом.
Ни одной здравой мысли в голове не осталось. Все плыло как в тумане.
Я пыталась осознать, что произошло: почему я поддалась ему снова. Но в голове была какая-то вата, а в теле — слабость. И приятное чувство только что пережитого оргазма. Или оргазмов…
Я сопротивлялась сну, но он утаскивал меня. Дыхание Блэдмора стало медленным и спокойным, оно невольно умиротворяло.
Зачем мне двигаться? Куда я сбегу? Я не хотела сбегать.
Я лишь переживала за ребенка. За то, что будет с ним утром, когда Сафир вернется. Мне не хотелось ей уступать, не сегодня, не после того как она угрожала малышу. Но что я могла поделать?
Когда я проснулась, за окном уже посветлело. Я все еще была здесь, но чувствовала, что мне осталось недолго.
Лорд Блэдмор безмятежно спал рядом со мной, крепко обнимая одной рукой. Даже слишком крепко: хватка как у цербера, который даже во сне не отпускает добычу.
Солнечные зайчики высвечивали тусклый рисунок рун на его могучей груди, вздымающейся ровно и высоко. Играли в красноватых кудрях, раскинувшихся по старенькой подушке.
Привстав, я удивленно уставилась на ожоги, коснувшиеся не только лица, но еще плеч и рук. Он словно прошел через огонь. Причем, неоднократно, потому что ожоги были и свежими, и более старыми.
А один, на запястье, из-за полукруглой формы напоминал мою метку, только более слабо выраженную и смазанную ожогами, стянувшими кожу рядом. Наверное, совпадение. Ведь моя метка светится, а его нет. Моя на правом запястье, а его — на левом.
Как его угораздило так пораниться? И почему регенерация такая замедленная? И вообще, разве дракон, у которого самого в венах бежит огонь, может обжечься?
Но это еще успеется. Сейчас стоял вопрос поважнее!
Раштон зашевелился, и я разбудила его осторожным потряхиванием. Приоткрыв глаза, он взглянул на меня с нечитаемым выражением.
— Ты должен как можно скорее надеть на меня браслеты, — напомнила я в нетерпении, пытаясь без часов определить оставшееся мне в этом мире время. — Иначе в полдень я исчезну.