Той ночью, фальшивые маски были сорваны. Я видела, каким может быть Фархад. Каков он настоящий. Нежный, чувственный, самый лучший мужчина из когда-либо созданных. С таким мужчиной, как Фархад, той ночью, можно было не раздумывая, прыгнуть в сокрушающее пламя. И если совсем чётенько, стоять за его спиной и подавать патроны. Даже если весь мир восстал против него. Сейчас нет.
Сейчас я хочу заткнуть уши, сесть на корабль к пришельцам и улететь на другую планету.
— Это менталитет у вас такой? Или ваша личная позиция, уважаемая? Прошу прощения, за неприличие, но какой я у тебя по счету? Двадцать пятый?
— Заткнись. Тварь.
Всё.
Я стою спиной, и Фархад не видит, как я, что есть сил, жмурюсь. Давлю, давлю в себе унижение, чтобы не вылить горечь солеными слезами по щекам. Сын внутри неспокоен, он чувствует мою тревогу. Слишком дурно, отшатываюсь в сторону.
Почти падаю, но упираюсь в жаркую грудь Фархада. Мужчина распаляется, задыхается точно так же, как и я. Неужели у него есть сердце? Я ощущаю, как оно колотится. Словно вот-вот разорвется.
— Скажи… скажи, Росс, что я ошибаюсь. Убеди меня в обратном…
Глава 9
Глухие слова больше похожи на рычание загнанного зверя. Руки Фархада ложатся на мои плечи, чуть сжимают. Я чувствую дрожь, сковавшую когда-то, непробиваемую гранитную скалу. Алиева. Он склоняется к моей щеке так близко, что жесткая щетина царапает кожу. Заставляет гореть. Не только лицо, всю меня, без остатка. Немного тошнит от волнения, лихорадочно кусаю губы. Самый первый, мучительный вздох, дальше легче.
— У меня есть любимый мужчина.
Будто скороговоркой шепчу, а тело сразу реагирует. Фархад не ощущает, как слабый ток разливается по венам. Переполняет жилы. Как эти слова, острым импульсом, бьют в грудь.
Под запретом тот мужчина. А уж любовь, тем более.
Не знаю, сколько мы простояли в абсолютной тишине, словно посмотрев в глаза Медузе Горгоне. Но за это время, я успела насчитать сто сорок три ударов сердца Фархада.
— Даже не сомневался.
И он отстраняется так резко, будто и не было ничего вовсе. Оборачиваюсь. Надменный злой. Старается скрыть от меня раздражение, но пятикратные факи. Виктория Росс прекрасно считывает эмоции.
— А что ты хотел услышать, Алиев? Слова восхваления твоего члена? Или, быть может, прозу в благодарность твоим выходкам? Шантажу? Я свободная женщина. Алё?
— Испорченная женщина.
Говорит он. Твердо, четко, чтобы ясно слышала каждое слово.
Фархад гордо расправляет стать. И на граммульку, мизерную кошачью лапку, ему не стыдно произносить оскорбление. Он медленно идет к лестнице, а я за ним. Он думает, что самый праведный. Но Виктория Росс, уж точно не потерпит таких фразочек.
Совсем близко к телу Фархада, сминаю в кулаке его белоснежную рубашку. Вот Сволота Заморская и я тебе сейчас устрою.
— Стоять! Звериной сопеть перестань, ага. Как ты меня там назвал? А ну-ка, развернись посмотри своими бесстыжими глазами! — недовольно кричу. — Шлюху во мне увидел? Нет, подожди… Что ты задумал? Не трогай. Мне тесно, Фархад! Жарко. Убери руки, не нужно обнимать!
Последнее слово точно в губы. Без доли сомненья накрывают мои. Я вспоминаю его вкус, ласки. Сядьте на шпагат с сантехником, но Фархад целуется как Бог.
Фархаду неудобно, он слишком высокий. Мужские теплые ладони на моих щеках. Запрокидывают лицо, поглаживая большими пальцами. Языком проталкивается внутрь, касается моего. Ласкает губами, засасывает, наполняет мой рот своим дыханием. Судорожно ладошками по мужской груди, нащупываю галстук, срываю окончательно.
— Испорченная Вика, в твоем положении нельзя есть столько сахара.
Отрывается лишь на секунду, но не отпускает лица, пристально смотрит. Будто хочет, прямо сейчас, спалить до праха неугодную ему девицу. Ну-ну Фархад. Учти одно, в душе, Виктория Росс, как птица Феникс.
— С чего ты решил?
— Губы… сладкие. И ваш аромат. Идемте за мной, Виктория Александровна. Вы же вроде как, теперь пленница.
Заключительная фраза совсем сухая. Фархад резко разворачивается, также резко прямиком к лестнице. Шагает быстро, уверенно. Он уже наверху, а я только на четвертой ступени.
— Подожжи…
Осторожно топаю, ничего не видно из-за огромного живота. Фархад раздражается, ему неприятно разглядывать мои округлые формы. Неприятно знать, что я ношу под сердцем “чужого” ребенка. Хотя с чего бы вдруг? Сам посмеялся надо мной после единственной и, столь роковой близости. Сам позволил уйти.