Когда он выпил весь стакан, я отставила его и распечатала дезинфицирующие салфетки и спирт. На боку на рёбрах у него была глубокая ссадина, она кровоточила и выглядела не очень хорошо.
Я натянула перчатки, смочила салфетку и осторожно прикоснулась к краям раны. Мужчина резко выдохнул, а потом… потом я увидела слабое свечение — под рваной рубашкой заиграли его полосы.
Это было очень странно, потому что я ни у одного кроктарианца не видела, чтобы они светились рядом… рядом со мной. Ни у одного, кроме…
— Лайлэйн… — послышался тихий шёпот, заставивший меня отшатнуться и уронить салфетку. Лицо обдало жаром, а в груди стало тесно.
Сомнений не было — передо мною был Тайен Яжер.
8
Казалось, будто комната вокруг меня начинала кружиться. Воздуха стало мало, и меня бросило в холодный пот.
Он был здесь.
Мой тюремщик. Мой палач.
Он был передо мною.
Весь израненный, в крови, изнывающий от жажды и боли.
Поверженный.
Тайен Яжер был передо мною.
— Командор… — тихо прошептала я, будто если скажу громче, это и правда окажется он.
Но это и так был Тайен Яжер. Он поднял тяжёлую голову и посмотрел мне в глаза. Голубые радужки сверкнули ярко сквозь спутанные, перепачканные кровью волосы, а полосы на груди отзеркалили свечение.
— Ты жива… — хрипло, едва слышно прошептал он. Казалось, что говорить ему было непросто. — Я очень рад, Лайлэйн.
Он думал, что я погибла?
В голове калейдоскопом начали всплывать картинки из воспоминаний, как я была в доме командора. Ивва, дворецкий, чудище в пруду… Сад, библиотека… Мурашки по рукам поползли, когда я вспомнила комнату переливания и жар от воздействия адаптационной сыворотки.
Но ещё… ещё я помнила космос. Величие Земли, которое мне показал командор из своего крокталёта. Бескрайние воды его планеты…
И грот с подземным бассейном. Его я тоже помнила…
Тайен закашлялся, а потом я увидела, как у него из носа тонкой струйкой на сухие губы потекла кровь. Она устремилась по подбородку, а потом тяжёлой каплей упала на грязный пол.
— Ты… болен? — в горле будто ком встал, мешая говорить. Пальцы мелко подрагивали и я сжала их в кулаки и спрятала за спину.
— Можно и так сказать, Лили, — командор невесело усмехнулся и тут же снова закашлялся. — Если не считать “беседы” с твоим братом, то я умираю.
С моим братом? Это Том пытал его?
Получается, и Ховард, и Том знали, кто находится у нас в заложниках. Что это не просто пленник. Уж Ховарду-то точно известно положение командора и его значение для кроктарианцев.
Внутри стало как-то горько, что они не сказали мне. Утаили.
Не хотели расстраивать?
Или… не доверяют?
— Мне так и не смогли найти другой источник. Переливания теперь нужны едва ли не каждый день, но другая кровь ломает мои сосуды, убивает. Мы так и не понимаем, почему именно со мной такое происходит.
Я отвернулась и отошла на несколько шагов. Прикрыла глаза, ощущая, как нелогичное ощущение вины тяжестью легло на плечи.
Нет, не за то, что Тайен Яжер умирает без меня. Но за то, что другие земляне умирают. Ведь если ему требуется переливание каждый день, то это очень много крови было выкачано из людей за эти полгода. И если бы я не сбежала…
Мотаю головой, пытаясь остановить этот поток мыслей. Это не я виновата, что хотела выжить — это захватчики виноваты! Из-за них умирают люди, а не из-за меня.
Взяв себя в руки, я вернулась к командору.
— Когда у тебя было последнее переливание? — спросила, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более твёрдо.
— Три… четыре дня назад, кажется.
— Сколько ты протянешь без них?
Вопрос прозвучал жестоко, но давно пора было научиться не раскисать от жалости к мучителям моей расы.
— Не знаю, — он качнул головой и усмехнулся. Цепи негромко лязгнули в тишине. — Может день, может неделю. Я пока не пробовал умирать, Лили, не знаю. Можем спросить Ховарда, думаю, у него много ответов. Он успел многое узнать о нас.
— Спросим, — кивнула я. — Позже. А пока… нам нужно, чтобы ты оставался живым.
Да, именно поэтому. Только лишь для того, чтобы он, наш пленник, протянул дольше. Живой он ценнее, чем мёртвый.
Только поэтому я сделаю это.
Я подошла с столику и решительно закатала рукав на своей левой руке. Взяла жгут и перетянула вену. Меня саму удивило, как чётко и твёрдо действовали мои руки.
Командор молчал, пока я набирала несколько шприцов своей крови. Я и сама действовала как-то отстранённо.
— Протянешь ещё какое-то время, — я пережала свою вену повязкой, а потом взяла спирт и подошла к командору. — Но адаптироваться кровь в этот раз будет в твоих венах.
Я запретила себе анализировать, что прикасаюсь к нему. Думать об этом. Обработала кожу и воткнула иглу. Не очень удобно было делать это, учитывая, что его руки были приподняты над головой, но выбора не было.
Когда все три шприца были влиты, я отошла на несколько шагов. Командор опустил голову и тяжело дышал.
Внезапно прострелила мысль, что я… могу так убить его. Кто знает, что за процессы всё это время происходили в моём организме. И, вдруг, адаптация крови в его организме, а не в моём, может быть критичной.
— Спасибо, Лайлэйн, — прошептал он, а потом резко выдохнул, как от острой боли, и я увидела, как на его лбу надулась и часто запульсировала жилка, а полосы внезапно изменили цвет свечения на алый.
— Что с тобой происходит? — испугавшись, я подошла ближе. — Тебе хуже?
— Жар, — прошептал он сквозь зубы. — Всё горит… Если бы я знал, Лили, что именно это ты чувствовала при адаптации… я бы…
— Что? — я сглотнула горечь, вспомнив это ужасное, мучительное состояние. — Ты бы что, Тайен? Отказался от процедуры?
— Нет, — он качнул головой и шумно сглотнул. — Этого я себе позволить не мог, даже если бы захотел. Но я бы адаптировал кровь в своих венах.
— Какая уже разница, — я отвернулась, когда он не сдержал стон, и вдруг поняла, что по щекам моим скатываются слёзы. Жгут обветренную кожу щёк солью.
Как же мне больно было, как же страшно и одиноко тогда в его доме. Я не желала сейчас ему боли из мести, нет, но слушать слова о том, что он хотел бы облегчить мою боль, было невыносимо.
Хотел бы облегчить — убил бы. Это было бы куда гуманнее.
— Прости меня, Лили, — услышала я шёпот за спиной. — Прости…
Силы у меня будто иссякли. Казалось, я вот-вот рухну на колени под бетонной плитой эмоций и разрыдаюсь. Поэтому я поскорее схватила лоток и убежала прочь. От его взгляда, от сияния его полос, и от собственных воспоминаний и чувств, что нахлынули и закружили беспощадным ураганом.
9
Я впервые порадовалась, что Нины так долго нет с дежурства. Мне нужно было одиночество. Нужно было осознать произошедшее и как-то уложить это в своей голове.
Руки дрожали, голова гудела, а сердце в груди билось неровно: то трепетало быстро-быстро, то вдруг билось так гулко, что, казалось, его биение было слышно за пределами моего тела.
Когда ходить от стены до стены надоело, я забралась на свою кровать, скинув ботинки и обняла коленки, подтянув их к груди. Уткнулась носом и вдруг разрыдалась.
Слёзы хлынули потоком, который остановить получилось не сразу. Будто за весь этот жуткий год — от момента, как меня забрали в Программу, до сегодняшней встречи с командором. Я ведь так редко позволяла себе плакать.
Воспоминания хлестали больно. Но самым ужасным было чувство, которое я не могла игнорировать, как не старалась.
Я испугалась за него.
Не дала убить тогда в спальне, не позволила Шейну перерезать Тайену Яжеру горло. Потом объяснила себе, что это было обусловлено тем, что было перед вторжением Шейна. Какой-то необъяснимый шлейф чувств от нежности командора, от произошедшего в гроте.