У меня на глазах они ударили по голове маленького Тота и и пронзили копьем Мерит, которая пыталась защитить его. Я не мог помешать этому, потому что жрец стукнул меня рогом по голове и крик замер у меня в горле. Больше я ничего не помню.
Я пришел в себя в проулке, рядом с «Хвостом крокодила», и сначала не мог понять, где нахожусь, сплю или уже умер. Жрец исчез, а солдаты бросили свои копья и пили вино Капта, который сидел перед ними. Командиры пытались плетями заставить их продолжать сражение. «Хвост крокодила», обшитый деревом, пылал, как сухие водоросли на берегу. Тогда я все вспомнил и хотел встать, но силы оставили меня. Я пополз на четвереньках к горящей двери и в огонь, чтобы отыскать Мерит и Тота. Мои волосы были опалены, и на мне загорелась одежда, но Капта бросился ко мне, плача и причитая. Он вытащил меня из пламени и катал в пыли до тех пор, пока не погасил горящую на мне одежду.
Солдаты громко смеялись над представлением, и Капта сказал им:
— Он и вправду немного тронулся, ведь жрец стукнул его по голове своим рогом, за что наверняка будет наказан должным образом. Это врач фараона, и тому, кто поднимет на него руку, не поздоровится. Он жрец первой ступени, хотя ему пришлось надеть рваную одежду и спрятать регалии, чтобы избежать мести разъяренных людей.
А я сидел в уличной пыли, охватив голову обгоревшими руками. Слезы струились из моих обожженных глаз, и я стонал и плакал:
— Мерит! Мерит! Моя Мерит!
Капта сердито толкнул меня локтем:
— Замолчи сейчас же, дурачина! Разве мало бед ты навлек на нас своей глупостью?
Когда я успокоился, он приблизил ко мне свое лицо и сказал с горечью:
— Может, это вернет тебе разум, господин, ибо теперь ты, конечно, получил все сполна и даже больше, чем думаешь. Хотя сейчас уже слишком поздно, я скажу тебе, что Тот был твоим сыном и он был зачат, когда ты впервые лег с Мерит. Я говорю это тебе, чтобы ты наконец подумал о самом себе. Она не говорила тебе об этом, потому что была горда и одинока, а еще потому, что ты бросил ее ради фараона и Ахетатона. Он был твоей крови, этот маленький Тот, и если бы ты был в здравом уме, то узнал бы свои глаза в его глазах, узнал бы очертания рта. Я отдал бы свою жизнь, чтобы спасти его, но мне помешало твое безумие, а Мерит не хотела тебя покинуть. Из-за твоего безумия они мертвы. Надеюсь, теперь к тебе вернется разум, господин.
Я смотрел на него как громом пораженный.
— Это правда?
Но мне не нужен был ответ. Я сидел в уличной пыли с сухими глазами, не чувствуя боли от ран. Все во мне застыло и сжалось, а душа моя съежилась так, что мне уже не было дела ни до чего.
«Хвост крокодила» был объят пламенем, и в нем сгорало маленькое тельце Тота и прекрасное тело Мерит. Их тела горели вместе с телами убитых рабов, и я не мог даже сохранить их для вечной жизни. Тот был моим сыном, и если правда то, во что я верю, в его жилах, как и в моих, текла священная кровь фараонов. Если бы я знал об этом, все было бы по-другому, ибо мужчина может сделать для своего сына то, чего никогда не сделает для себя самого. Но теперь было слишком поздно. Я сидел в уличной пыли, окутанный дымом; на меня сыпались искры, а пламя, пожирающее их тела, обжигало мне лицо.
Капта доставил меня к Эйе и Пепитамону, ибо сражение кончилось. Бедные кварталы были все еще в огне, но они вершили суд, сидя на золотых тронах на каменной набережной, тогда как солдаты и «рога» приводили к ним на суд пленников. Каждого, кто был схвачен с оружием в руках, вешали на стене головой вниз, а тех, кто был пойман с украденным добром, швыряли в реку на корм крокодилам. Каждого, у кого на шее был виден крест Атона, пороли и отправляли на принудительные работы. Женщин отдавали на потеху солдатам, а детей — под покровительство Амона, чтобы их воспитывали в храмах. Так что смерть свирепствовала на набережной Фив, и Эйе не проявлял милосердия, ибо хотел завоевать расположение жрецов.
Он говорил:
— Я очищаю землю Египта от дурной крови!
Пепитамон был особенно зол, потому что рабы разграбили его дом и открыли все кошачьи клетки. Они унесли молоко и сметану, оставленные кошкам, к себе домой, своим детям, так что животные голодали и дичали. Он тоже не знал жалости, и за два дня стены города были заполнены телами людей, повешенных за пятки.
На радостях жрецы вновь водрузили изображение Амона в его храме и принесли ему большие жертвы.
Эйе назначил Пепитамона правителем Фив и поспешил в Ахетатон, чтобы принудить Эхнатона отречься от престола. Он сказал мне:
— Поедем со мной, Синухе, чтобы заставить фараона выполнить мою волю, мне может понадобиться помощь врача.