Но зима была уже в разгаре, и им приходилось давать лошадям корм, купленный у сирийских торговцев. Еще до начала битвы лошади заболели и ходили, шатаясь; их испражнения стали зелеными и водянистыми, и многие из них пали. Так Хоремхеб смог вынудить врага к бою на равных, и, уже однажды одержав победу над колесницами, он без труда обратил в бегство растерявшихся пеших воинов. Метатели дротиков и лучники быстро завершили дело, начатое колесницами. Хетты потерпели более серьезное чем когда-либо поражение и оставили на том поле боя столько же убитых, сколько и египтяне. Впоследствии оно стало называться Полем Костей. Как только Хоремхеб вошел в их стан, он поджег их запасы корма для лошадей, так чтобы все сгорело. В этот корм были подмешаны ядовитые травы, вызвавшие болезнь хеттских лошадей, хотя я не знал, каким образом Хоремхеб ухитрился сделать это.
Таким образом Хоремхеб добрался до Газы и разогнал осаждающих, тогда как хетты и сирийцы нашли убежище в укрепленных городах по всему югу. Тем временем египетский флот приплыл в порт Газы, сильно пострадавший и ослабленный; многие суда все еще горели после боев, не имеющих решающего значения и вспыхивавших на протяжении двух дней в открытом море. Суда доставили продовольствие и подкрепление в Газу и забрали домой в Египет наших раненых и покалеченных.
По всему Египту до сих пор празднуют день, когда ворота Газы Неприступной открылись перед войсками Хоремхеба. Этот зимний день — день Сехмет, когда маленькие мальчики с деревянными дубинками и тростниковыми копьями изображают осаду Газы. Никогда еще ни один город не защищался так доблестно, и его начальник вполне заслужил доставшиеся ему похвалы и восхищение. Я назову его имя, несмотря на то что он весьма непочтительно обошелся со мной, поднимая на стену в корзине. Звали его Роджу.
Его люди называли его Бычьей Шеей, что прекрасно отражает его характер и внешность, ибо никогда ранее не встречал я более упрямого и подозрительного человека. После победы рога Хоремхеба трубили целый день, прежде чем Роджу поверил, что можно без опаски открыть ворота. И даже тогда он впустил лишь одного Хоремхеба, дабы увериться, что этот человек действительно тот, за кого он себя выдает, а не переодетый сириец.
Осада Азиру была детской игрой в сравнении с безжалостной и упорной атакой хеттов. День и ночь они метали горящие головни, и к нашему приходу лишь немногие из жителей остались в живых. Несколько женщин и стариков выползли к нам из-под развалин своих домов похожие на тени, так ужасающе они были истощены. Все дети погибли, а мужчины были изнурены до смерти непосильной работой под плеткой Роджу, чиня проломы в стене. Оставшиеся в живых не выказывали никакой радости при виде египетских войск, проходящих через разрушенные ворота. Женщины грозили нам костлявыми кулаками, а старики проклинали нас. Хоремхеб раздавал им зерно и пиво, и многие умерли в ту ночь в мучениях. В первый раз за многие месяцы они поели досыта, но их истощенные желудки не принимали пищу.
Если бы я мог, я бы описал Газу такой, какой я увидел ее в этот день победы. Я описал бы высохшую человеческую кожу, свисавшую со стен города, и почерневшие черепа с выклеванными хищными птицами глазами. Я рассказал бы об обуглившихся развалинах и почерневших костях животных, лежавших на заваленных камнями улицах. Я бы воссоздал, если бы мог, ужасающий смрад осажденного города — запах мора и смерти, который заставлял людей Хоремхеба зажимать носы. Я описал бы все это, дабы дать какое-то представление об этом великом часе победы и объяснить, почему я не мог искренне радоваться этому долгожданному дню, о котором так долго мечтали.
Каждому оставшемуся в живых воину Газы Хоремхеб пожаловал золотую цепь; это недорого обошлось ему, ибо уцелело менее двух сотен мужчин. И то, что они выстояли, было чудом. Но Роджу Бычьей Шее Хоремхеб даровал цепь из зеленых драгоценных камней, оправленных в золото с эмалью, а также золотую плеть; он заставил своих людей приветствовать Роджу так, что от их криков задрожали стены. Все приветствовали его с глубоким и искренним восхищением как человека, который удержал Газу в своих руках.
Когда крики замолкли, Роджу подозрительно ощупал свою цепь и промолвил:
— Ты, кажется, принимаешь меня за коня, Хоремхеб, раз украшаешь золотой сбруей? А эта плеть из чистого золота или из сирийского сплава?
Он сказал также:
— Убери своих людей из города, ибо толпы сводят меня с ума. Я не могу заснуть в своей башне ночью от их шума, хотя я спал беспробудным сном, когда тараны с грохотом били в ворота и пожары потрескивали на каждому углу. Забери своих людей отсюда, ибо в Газе я фараон, и я велю моим людям напасть на твоих и убить их, если они не прекратят этот шум и не дадут мне уснуть.