Я не участвовал в этом пире, а направился в темноте к шатру, где лежал Азиру в цепях. Я пошел к Азиру, ибо во всей Сирии у него сейчас не было ни единого друга. У человека, который потерял все, чем он владел, и приговорен к позорной смерти, никогда не бывает друзей. Я знал, что он горячо любит жизнь, а я надеялся убедить его своим рассказом об увиденном, что жизнь не стоит того. Я хотел уверить его как врач, что смерть легка, легче, чем мучения жизни, беды и страдания. Жизнь — это обжигающее пламя, а смерть — темные воды забвения. Я хотел сказать ему все это, ибо он должен был умереть на следующее утро и, должно быть, не мог уснуть, так как слишком дорожил жизнью. Если он не захочет слушать меня, я решил сидеть рядом, дабы он не лежал в одиночестве. Человек, возможно, способен прожить без друзей, но умереть без единого друга — это воистину тяжко, а тяжелее всего тому, кто прожил жизнь властвуя.
Азиру и его семью привели с позором в стан Хоремхеба, и воины насмехались над ним и бросали в него грязью и конским навозом. Тогда я не показывался ему и прикрыл свое лицо одеждой. Он был чрезвычайно гордый человек и не захотел бы, чтобы я видел его унижение, ибо я знал его в дни величия и могущества. А теперь я шел в темноте к его шатру, и стражники говорили друг другу:
— Давайте впустим его, это Синухе, врач, и он имеет на это право. Если мы запретим ему это, он будет бранить нас или при помощи колдовства лишит нас мужества. Он злобный человек, и его язык жалит больнее, чем скорпион.
В темноте шатра я позвал:
— Азиру, царь Амурру, примешь ли ты друга на пороге смерти?
Азиру глубоко вздохнул, цепи его загремели, и он ответил:
— Я более не царь и у меня нет друзей. Но ты ли это, Синухе? Я узнаю твой голос даже в темноте.
— Это я.
— Клянусь Мардуком и всеми демонами подземного мира! Если ты Синухе, принеси свет. Я устал лежать в темноте; вскоре у меня будет ее вдоволь. Проклятые хетты разорвали мою одежду и перебили мне руки и ноги в пытках, так что на меня не очень приятно смотреть. Хотя как врач ты, должно быть, привык и к худшему, и мне не стыдно, ибо перед лицом смерти не пристало краснеть за свое убожество. Принеси свет, дабы я смог увидеть твое лицо и вложить свою руку в твои руки. Моя печень болит и слезы струятся из глаз при мысли о жене и сыновьях. А если ты сможешь достать немного крепкого пива, чтобы смочить мне горло, я буду вспоминать все твои добрые дела завтра в царстве мертвых. Я не могу заплатить даже за один глоток, ибо хетты украли у меня мой последний слиток меди.
Я приказал стражникам принести масляный светильник и зажечь его, потому что едкий дым факелов разъедал мне глаза. Они принесли также кувшин пива. Азиру со стоном сел, и я помог ему поднести ко рту тростинку, чтобы он мог сосать сирийское пиво, мутное от шелухи и солода. Его волосы были спутаны и седы, а его роскошную бороду вырвали во время пыток, которым подвергли его хетты, и вместе с ней были содраны огромные лоскуты кожи. Его пальцы были раздроблены, ногти почернели от крови, ребра сломаны так, что стон вырывался из его груди с каждым вздохом, и он харкал кровью.
Выпив и отхаркавшись, он уставился на пламя светильника и сказал:
— Как чист и нежен этот свет для моих усталых глаз после того, как я пролежал так долго в темноте! Пламя вспыхивает и умирает точно так же, как вспыхивает и умирает жизнь человека. Благодарю тебя, Синухе, за свет и за пиво, я бы и сам охотно сделал тебе подарок. Тебе хорошо известно, что я больше не могу ничего дарить, ибо мои друзья-хетты в своей алчности выбили мне даже зубы, которые ты позолотил.
Легко быть умным задним умом, и я не стал напоминать ему о том, что предупреждал его насчет хеттов. Я взял его раздробленную руку в свою и держал ее, и он склонил свою гордую голову и заплакал, так что слезы падали на мои руки из его подбитых и опухших глаз.
Он говорил:
— Я не стыдился радоваться и смеяться при тебе во дни моей славы, так почему же должен я стыдиться моих слез во дни горя? Знай, Синухе, я плачу не о себе, не о своих богатствах и не о царских коронах, хотя я всегда жадно цеплялся за власть и богатство этого мира. Я плачу о своей жене Кефтью, о моем большом красивом сыне и о моем маленьком-маленьком сыне, ибо они тоже должны умереть завтра.
Я ответил ему:
— Азиру, царь Амурру! Вспомни, что вся Сирия из-за твоего честолюбия превратилась в одну разверстую могилу. Бесчисленное множество народа полегло за тебя. И это хорошо, что ты должен умереть завтра, поскольку ты проиграл. Может быть, справедливо и то, что твоя семья должна умереть вместе с тобою. Знай, однако, что я молил Хоремхеба пощадить жизнь твоей жены и сыновей, но он не согласился, ибо хочет уничтожить твое семя, и твое имя, и даже память о тебе в Сирии. Поэтому он даже не позволит похоронить тебя в могиле, Азиру, и дикие звери будут рычать над твоими останками. Он не хочет, чтобы мужчины Сирии собирались в будущем у твоей гробницы и беззаконно клялись твоим именем.