Он сердито нахмурился и, убрав руку с шеи принца Шубатту, встал передо мной, покачиваясь и похлопывая себя по ноге плетью. Он обратился ко мне:
— Ты, Синухе, подобен колючке, вечно торчащей в моем боку. У тебя все не так, как у разумных людей. Ты бранишь всех, кто преуспевает и добивается известности и богатства, и ты нежен и полон сострадания к тем, кто пал и потерпел поражение. Тебе хорошо известно, каких трудов и затрат стоило мне доставить сюда искусных палачей со всех уголков страны для Азиру; только за многочисленные дыбы и котлы заплачено огромное количество серебра. Я не могу в последнюю минуту лишить моих болотных крыс удовольствия, ибо они перенесли множество тягот и не раз истекали кровью от ран по вине Азиру.
Шубатту, принц хеттов, хлопнул его по спине и расхохотался:
— Правильно говоришь, Хоремхеб! Ты не лишишь нас удовольствия. Чтобы ты мог позабавиться, мы не стали срывать мясо с его костей, а только осторожно сжимали его клещами и деревянными тисками.
Эти слова задели самолюбие Хоремхеба, а, кроме того, ему не понравилось, что принц прикоснулся к нему. Он нахмурился и ответил:
— Ты пьян, Шубатту. А что до Азиру, то я только хотел показать всему миру судьбу, которая ожидает каждого, кто доверится хеттам! Поскольку в эту ночь мы стали друзьями и выпили много кубков за наше братство, я пощажу этого вашего союзника и во имя дружбы дарую ему легкую смерть.
Лицо Шубатту исказилось гневом, ибо хетты очень самолюбивы, хотя всем известно, что они предают и продают своих союзников, когда им эго выгодно. Конечно, все народы поступают так же, и все хорошие правители. Но хетты более откровенны в своих поступках, чем другие, и не ищут предлогов и оправданий для того, чтобы скрыть причины или придать им некую видимость справедливости. И однако Шубатту был разъярен. Его соратники прикрыли его рот рукой и, оттаскивая его от Хоремхеба, крепко держали его до тех пор, пока его бессильная ярость не вызвала рвоту вином, после чего он успокоился.
Хоремхеб потребовал Азиру из его шатра и был несказанно удивлен, увидев его выходящим на всеобщее обозрение величественной поступью царя, с царской мантией на плечах. Азиру наелся жирного мяса и напился крепкого вина. Он высоко держал голову и громко смеялся, идя к месту казни, и выкрикивал оскорбления военачальникам и стражникам. Его волосы были причесаны и завиты, его лицо лоснилось от масла, и он воззвал к Хоремхебу поверх голов воинов:
— Хоремхеб, грязный египтянин! Можешь больше не бояться меня, ибо я побежден и тебе нет нужды прятаться за копьями твоих воинов. Подойди сюда, чтобы я мог обтереть грязь с моих ног об твой плащ, ибо такого свинарника, как этот твой лагерь, я не видел за всю свою жизнь. Я хочу предстать пред Ваалом с чистыми ногами.
Хоремхеб был восхищен его словами и, громко смеясь, крикнул, обращаясь к Азиру:
— Я не могу приблизиться к тебе, ибо меня рвет от сирийского смрада, который исходит от тебя, несмотря на мантию, где-то тобою украденную, чтобы прикрыть свою грязную тушу. Но, без сомнения, ты храбрый человек, Азиру, раз смеешься над смертью. Я дарую тебе легкую смерть ради своего доброго имени.
Он велел своим телохранителям сопровождать Азиру и не позволять воинам закидывать его грязью. Головорезы Хоремхеба окружили его и ударяли древками копий каждого, кто наносил ему оскорбление, ибо они более не испытывали ненависти к Азиру за те великие страдания, которые он доставил им, но восхищались его храбростью. Они сопровождали также и царицу Кефтью, и двух сыновей Азиру к месту казни. Кефтью нарядилась, нарумянилась и набелилась, а мальчики шествовали к роковому месту царственной походкой, и старший вел за руку младшего.