6
И вот я поместил над своей дверью вывеску врача и вернулся к своему прежнему ремеслу, требуя за свой труд плату соответственно достатку больного. Но я ничего не брал с бедняков, и больные сидели на корточках в моем дворе с утра до ночи. Я очень осторожно расспрашивал их об Атоне, не желая испугать или дать повод для злых толков, ибо и так я уже пользовался в Фивах дурной славой. Но я обнаружил, что Атон забыт и никто более не помнит его. Только смутьяны и те, кто пострадал от несправедливости, помнили его, а крест Атона считался знаком зла, причиняющим вред человеку.
Когда воды Нила спали, умер жрец Эйе. Говорили, что он умер от голода, потому что страх перед ядом не позволял ему принимать пищу. Затем Хоремхеб завершил войну в Сирии и позволил хеттам оставить себе Кадеш, так как он не мог отвоевать его. Он с триумфом вернулся по реке в Фивы, где всегда праздновал свои победы. Он не установил срока траура после смерти Эйе, а объявил всенародно, что Эйе был лжефараоном, который своими непрестанными войнами и грабительскими налогами принес Египту одни лишь страдания. Положив конец войне и закрыв ворота храма Сехмет, он убедил народ в том, что он никогда не желал войны, а был вынужден повиноваться лжефараону. Поэтому народ очень обрадовался его возвращению.
Но, едва прибыв в Фивы, Хоремхеб послал за мной и сказал:
— Синухе, мой друг, я постарел с тех пор, как мы расстались, и твои обвинения в том, что я кровожадный человек, принесший один только вред Египту, тяжко гнетут мою душу. А теперь я исполнил свои желания — я восстановил мощь Египта, так что никакая опасность не угрожает этой земле. Я обломил острия хеттских копий и предоставляю завоевать Кадеш моему сыну Рамзесу. С меня уже хватит войн, я хочу построить для него могущественное государство. Египет грязен, как хлев бедняка, но вскоре ты увидишь, как я разгребу нечистоты, и на место зла поставлю добро, и воздам каждому по его заслугам. Поверь, мой друг Синухе, с моим приходом вернутся старые добрые времена и все будет, как прежде. Вот потому я хочу убрать из царской династии презренные имена Эйе и Тутанхамона, ибо имя Эхнатона уже убрано, дабы казалось, что их правления никогда и не было. Началом своего правления я буду считать ночь смерти великого фараона, когда я вошел в Фивы с копьем в руке, и мой Сокол летел впереди.
Он задумчиво склонил голову на руки. Война избороздила его лицо морщинами, и не было радости в его глазах, когда он сказал:
— Мир и в самом деле изменился с тех пор, как мы были детьми, когда даже у бедняка было всего вдоволь и в самых грязных хижинах не было недостатка в масле и жире. Но Египет вновь станет плодородным и богатым. Я пошлю корабли в Пунт, я возобновлю работы в каменоломнях и заброшенных рудниках, дабы построить более величественные храмы, и пополню сокровищницу фараона золотом, серебром и медью. Через десять лет ты не узнаешь Египет, Синухе, ибо ты не увидишь более нищих или калек в этой стране. Слабых заменят сильные, и я истреблю в Египте нездоровую кровь и взращу стойкий народ, который поведут на битву за покорение мира мои сыновья!
Меня не обрадовали эти слова. Все перевернулось у меня внутри, и смертельный холод сковал мое сердце. Молча, без улыбки я стоял перед ним.
Эго рассердило его, и, хмурясь, как в старину, он сказал:
— Ты такой же кислый, как всегда, Синухе. Ты, как бесплодный терновник, стоишь передо мной, и я сам не знаю, почему так радовался предстоящей встрече с тобой, я позвал тебя к себе даже прежде, чем взял на руки своих сыновей и обнял свою супругу Бакетамон, ибо война и власть сделали меня одиноким. Не было ни одного человека в Сирии, с которым я мог бы поделиться своей печалью и радостью, и, когда я говорил с кем-нибудь, я всегда должен был взвешивать свои слова. От тебя, Синухе, я хочу только дружбы. Но, оказывается, твоя дружба будто испарилась, и ты, как видно, и не рад моему возвращению.
Я низко склонился перед ним, и моя одинокая душа воззвала к нему. И я сказал:
— Хоремхеб, ты единственный, кто остался живым из всех друзей нашей юности. Я всегда буду любить тебя. Теперь власть принадлежит тебе, и скоро ты увенчаешь свою голову коронами двух царств, и никто не сможет обуздать твою власть. Я умоляю тебя, Хоремхеб, возроди Атона! Во имя нашего друга Эхнатона, возроди Атона' Заклинаю тебя самыми ужасными преступлениями, совершенными нами, возроди Атона, дабы все люди могли стать нашими братьями и дабы не было больше войны!
Когда Хоремхеб услышал это, он с сожалением покачал головой и сказал:
— Ты такой же безумец, как и был, Синухе! Разве ты не знаешь, что камень, брошенный Эхнатоном, упал в воду с сильным всплеском, но теперь я успокоил волны, словно этого никогда и не было. Неужели ты не видишь, что мой Сокол привел меня к золотому дворцу в ночь смерти великого фараона, дабы Египет не пал? Я возвращаю все на круги своя, ибо люди никогда не довольны настоящим, в их глазах хорошо только прошлое и будущее. Я объединяю прошлое и будущее. Я стану пользоваться богатством богачей и брать нужное мне у богов, которые слишком разжирели. В моем царстве не будет ни слишком богатых, ни слишком бедных, и ни бог, ни человек не смогут оспорить власть у меня. Но напрасно я говорю все это тебе, ибо ты не можешь понять мои мысли, а твои мысли — это мысли слабого человека, а слабым нет места в этом мире, они созданы, чтобы их попирали сильные. Также дело обстоит и с разными народами; так всегда было и так будет всегда.