— Она не замужем, — отрезал Хоремхеб. — Совсем не к месту ты болтаешь о постоянстве и добродетели. Она даже и не видит меня, хоть я нахожусь у нее перед глазами, и не берет моей руки, если я протягиваю ее, чтобы помочь ей войти в носилки.
— Значит, она какая-нибудь знатная дама?
— Ни к чему говорить о ней. Она прекраснее луны и звезд и еще более недоступна. Право, мне легче было бы схватить луну в объятия. Поэтому я должен забыть, поэтому я должен покинуть Фивы или умереть.
— Надеюсь, ты не стал жертвой волшебных чар царицы-матери, — шутливо воскликнул я, ибо хотел рассмешить его. — Она слишком стара и толста, чтобы нравиться юношам.
— И у нее есть ее жрец, — возразил с презрением Хоремхеб. — Думаю, они были любовниками еще при жизни царя…
Я поднял руку, чтобы остановить его, и сказал:
— Ты пил из многих отравленных источников с тех пор, как пришел в Фивы.
— Та, кого я желаю, красит губы и щеки в оранжевый цвет, у нее темные миндалевидные глаза, и никто не касался еще ее тела, облаченного в царское полотно. Ее имя Бакетамон, и в ее жилах течет кровь фараонов. Теперь ты знаешь все о моем безумии, Синухе. Но если ты расскажешь кому-нибудь или напомнишь мне об этом хоть единым словом, я разыщу и убью тебя, где бы ты ни был, я просуну твою голову у тебя между ног и швырну твое тело на стену.
Меня очень встревожило то, что он сказал, ибо то, что человек низкою происхождения осмелился взглянуть на дочь фараона и желать ее, было, разумеется, ужасно. Я ответил:
— Ни один смертный не смеет приблизиться к ней. Если она за кого-нибудь и выйдет замуж, то это будет ее брат, наследник, который возвысит ее, сделав ее царской супругой. И так оно и будет, ибо я прочел это в ее глазах у смертного одра царя, когда она не смотрела ни на кого, кроме своего брата. Она испугала меня как женщина, чье тело не согреет ни одного мужчину и в чьих глазах пустота и смерть. Уходи, Хоремхеб, друг мой; Фивы — не место для тебя.
Он нетерпеливо возразил:
— Все это я знаю лучше тебя, и твоя болтовня напоминает мне жужжание мух. Давай лучше вернемся к тому, что ты сказал о злых духах; ибо сердце мое переполнено, и, выпив вина, я мечтаю о какой-нибудь женщине, которая улыбнется мне, кто бы она ни была. Но ее одежда должна быть из царского полотна, она должна носить парик и красить губы и щеки оранжевой краской и, чтобы возбудить во мне желание, изгиб ее глаз должен напоминать радугу.
Я улыбнулся.
— Ты говоришь разумно. Поэтому давай дружески обсудим вопрос.
— Слушай! Среди моих товарищей-офицеров есть один — Кефта с Крита, которого мне как-то случилось ударить. Теперь он уважает меня и пригласил меня пойти с ним сегодня на прием в одно место, которое находится близ храма какого-то бога с кошачьей головой. Я позабыл имя этого бога, потому что у меня нет никакого желания идти туда.
— Ты имеешь в виду богиню Бает. Я знаю этот храм, и это место, по всей вероятности, вполне отвечает твоей цели, ибо женщины легкого поведения усердно молятся богине с кошачьей головой и приносят жертвы, чтобы заполучить богатых любовников.
— Но я не пойду без тебя, Синухе. Я человек низкого происхождения и не знаю, как вести себя в Фивах и особенно среди фиванских женщин. Ты опытный человек, ты здесь родился и должен пойти со мной.
Я был разгорячен вином, и его доверие льстило мне; я не хотел признаться, что знаю женщин так же мало, как и он. Я послал Капта за носилками и торговался с носильщиками, пока Хоремхеб все еще пил вино, чтобы набраться храбрости. Люди понесли нас к храму Баст. Увидев, что у дверей дома, к которому мы направлялись, зажжены факелы и светильники, они начали громко выражать недовольство низкой платой; тогда Хоремхеб ударил их своей плетью, и они обиженно замолчали.
Я вошел первым, и казалось, наш приход никого не удивил. Веселые слуги полили воду нам на руки, и аромат горячих блюд, притираний и цветов доносился до самой веранды. Слуги украсили нас гирляндами, и мы смело вступили в огромную залу.
Когда мы вошли, я никого не увидел, кроме женщины, которая шла нам навстречу. Она была облачена в царское полотно, так что ее тело просвечивало сквозь него, как тело богини. На голове ее был массивный голубой парик, и на ней было много прекрасных драгоценностей; ее брови были насурмлены, а под глазами положены зеленые тени. Но зеленее зеленого были ее глаза, похожие на воды Нила во время летнего зноя, так что сердце мое утонуло в них. Ибо это была Нефернефернефер, которую повстречал я однажды в колоннаде великого храма Амона. Она не узнала меня, но улыбнулась Хоремхебу, который поднял свою офицерскую плеть в знак приветствия. Кефта, молодой критянин, также был там; он подбежал к Хоремхебу и обнял его, называя своим другом.