— По твоим ушам и носу видно, что ты преступник, убежавший из каменоломни. Было бы очень кстати, если бы ты убил меня, пока я спал, это был бы добрый поступок, ибо я одинок и мне некуда идти. Но остерегайся и беги отсюда, ибо если стражники заметят тебя, они тебя изобьют и повесят вниз головой на стене или по меньшей мере, вернут тебя туда, откуда ты явился.
— Откуда ты взялся, если не знаешь, что мне нечего бояться стражников, поскольку я свободный человек, а не раб? Я мог бы войти в юрод, если бы пожелал, но я не люблю ходить по улицам, так как мое лицо путает детей.
— Как может быть свободен тот, кто был осужден на пожизненную работу в каменоломнях, ведь это видно по твоему носу и ушам? — усмехнулся я, полагая, что он хвастает.
Он ответил:
— Значит, тебе неизвестно, что наследник, когда он был коронован коронами Верхнего и Нижнего Царств, приказал снять все оковы и освободить всех рабов на рудниках и в каменоломнях, так что те, кто сейчас работает там, — свободные люди, которые получают плату за свой труд.
Он засмеялся про себя и продолжал:
— Много отважных парней находится сейчас в тростниках, и они живут подношениями со столов богачей из Города Мертвых, ибо стража боится нас, а мы никого не боимся, даже мертвых. Не боится никто, кто побывал в рудниках; нет хуже судьбы, чем быть сосланным туда рабом, как тебе хорошо известно. Многие из нас не боятся даже богов, хотя полагаю, что осторожность — это добродетель, а я благочестивый человек, уж если я прожил десять лет на руднике.
Я тогда впервые услышал, что наследник вступил на трон как Аменхотеп IV и освободил всех рабов, так что рудники и каменоломни на востоке у побережья опустели так же, как и в Синае. Ибо не было в Египте такого безумца, который стал бы работать в рудниках по своей охоте. Царской супругой была принцесса Митанни, которая все еще играла в куклы, а фараон поклонялся новому богу.
— Ею бог, конечно, в высшей степени замечателен, — сказал бывший раб, — ибо он заставляет фараона поступать так, как поступают безумцы. Разбойники и убийцы свободно бродят теперь по Двум Царствам, рудники опустели, и богатство Египта, по-видимому, не возрастает. Я, конечно, невиновен в преступлении, я только жертва несправедливости, но такое всегда случалось и всегда будет случаться. Эго сумасшествие — снять оковы с сотен и тысяч преступников, чтобы освободить одного невиновного. Но это дело фараона, а не мое. Пусть он думает за меня.
Говоря это, он осматривал меня и ощупывал с состраданием мои руки и рубцы на моей спине. Его не пугал запах Обители Смерти, который все еще исходил от меня, и было ясно, что он жалеет меня за мою молодость, ибо он сказал:
— У тебя на коже ожоги; у меня есть масло. Можно, я натру тебя?
Он втирал масло в мои руки и ноги, но, делая это, сквернословил.
— Во имя Амона, не знаю, чего ради я это делаю, ибо какая мне от тебя польза? Никто не растирал меня, когда я бывал избит и изранен и поносил богов за несправедливость ко мне.
Я прекрасно знал, что рабы и каторжники всегда уверяют в своей невиновности, но он был добр ко мне, и мне хотелось отплатить ему тем же. Кроме того, я был одинок и боялся, что он уйдет и оставит меня безутешным. Поэтому я сказал:
— Расскажи мне о несправедливости, которую ты испытал, чтобы я мог горевать вместе с тобой.
— Узнай тогда, — начал он, — что когда-то я был свободным человеком, и у меня была земля, которую я возделывал, хижина, жена, волы и пиво в кувшинах. Но у меня был еще и сосед, влиятельный человек, по имени Анукис — да сгниет его тело! Его землю нельзя было охватить глазом; ею стада были неисчислимы, как песок в пустыне, а их мычание напоминало рев океана, но при этом ему понадобился еще и мой клочок земли. Он чинил мне всякие пакости, и после каждого половодья, когда землю мерили заново, межевой камень передвигался все ближе к моей хижине. Я ничего не мог поделать; землемеры слушали его, а не меня, так как он давал им щедрые подарки.
Безносый вздохнул и опять стал растирать маслом мою спину.
— Однако я мог бы еще жить в своей хижине, если бы боги не наказали меня красивой дочерью. У меня было пять сыновей и три дочери, ибо бедняки плодятся быстро. Когда они выросли, они стали для меня поддержкой и радостью, хотя одного из мальчиков еще маленьким украл сирийский купец. Но моя младшая дочь была красавицей, и в своем безумии я гордился ею и не позволял ей ни выполнять тяжелую работу, ни носить воду, ни обжигать кожу на полевых работах. Было бы благоразумнее остричь ей волосы и вымазать лицо сажей, ибо мой сосед Анукис увидел и возжелал ее и обещал мне сохранить мое поле, если я отдам ему мою дочь. Но на это я не хотел согласиться, ибо надеялся, что при ее красоте она получит в мужья приличного человека, который будет заботиться обо мне, когда я состарюсь, и не обидит меня.