Солдаты слушали и шевелили пальцами в песке. Когда наконец песнь окончилась, они закричали с облегчением в честь фараона, ибо все, что они усвоили из гимна, было намерение превознести фараона и приветствовать его как сына бога, достойного и справедливого: всегда так было и всегда так будет. Хоремхеб опустил глаза, и юноша, восхищенный приветственными возгласами военных, ушел, чтобы написать отчет об этом событии фараону.
4
Люди шли в поход, сопровождаемые упряжками быков и навьюченными ослами. Хоремхеб устремился вперед в своей колеснице, а старшие офицеры отправились в своих носилках, жалуясь на жару. Я был доволен, что сижу на спине осла, как и мой приятель квартирмейстер, и захватил с собой свой медицинский ящик, на который я очень рассчитывал.
Колонна двигалась до вечера с одной только короткой передышкой, во время которой людям разрешили поесть и выпить. Все больше народу натирало себе ноги и оставалось на обочине не в силах подняться, несмотря на пинки и побои сержантов. Люди попеременно ругались и пели. Когда тени стали удлиняться, послышался свист стрел со стороны скал, окаймляющих дорогу, и то и дело доносился крик из рядов, где кто-то хватался за плечо, пронзенное стрелой, или падал головой вперед на дорогу. Хоремхеб, не обращая на это внимания, мчался вперед, а его солдаты бежали трусцой. Легкие колесницы расчищали дорогу впереди, и скоро мы увидели лежащие по обочинам дороги тела кабиров в разодранных одеждах, во рту и в глазах у них кишели мухи. Некоторые из наших людей выходили из строя, чтобы перевернуть их тела в поисках добычи, но взять было нечего.
Квартирмейстер потел на своем осле и наказал мне передать последнее «прости» его жене и детям, ибо чувствовал, что пришел его последний день. Он сказал мне, где найти в Фивах его жену, и просил меня последить за тем, чтобы никто не ограбил его труп — в случае, если все мы доживем до вечера, — добавил он, мрачно покачав головой.
Наконец перед нами открылась широкая равнина, на которой лагерем расположились кабиры. Хоремхеб дал приказ трубить в рога и приготовился к атаке, поместив копьеносцев в центре, а стрелков — на флангах. Колесницы, кроме нескольких более тяжелых, он отослал, чтобы они делали свое дело в других местах, и они унеслись с такой быстротой, что пыль взметнулась вверх и скрыла их. Из долин по ту сторону холмов поднимался дым от горящих селений. Казалось, что на равнине несчетное количество кабиров, и их завывания и крики наполняли воздух, когда они надвигались на нас. Их щиты и острия копии угрожающе сверкали на солнце.
Хоремхеб громко закричал:
— Распрямите колени, вы, жабы, ведь бойцов среди них мало, а то, что вы видите: скот, женщины и дети — все это будет вашим до наступления ночи. В их кухонных горшках вас ждет горячая еда. А теперь прочь отсюда, чтобы мы могли поесть, потому что я уже голоден, как крокодил!
Но войско кабиров, далеко превосходившее нас численностью, подошло ближе. Острия их копий сверкали, и битва не сулила мне ничего приятного. Ряды наших копьеносцев дрогнули, и они озирались по сторонам так же, как и я. Сержанты размахивали плетями и ругались, но, конечно, люди были слишком измучены, чтобы повернуться и убежать; они сомкнули ряды, а лучники в беспокойстве натянули тетиву своих луков, дожидаясь сигнала.
Приблизившись, кабиры издали свой боевой клич — вой столь ужасный, что кровь застыла у меня в жилах и ноги подкосились подо мной. Тут же они выстрелили, пуская стрелы на бегу. Жужжание стрел — бзззт, бзззт — напоминало жужжание мух. Я не знаю более невыносимого звука, чем свист стрелы, пролетающей мимо ушей. Все же я приободрился, увидев, как мало вреда они принесли, ибо они либо пролетали над нашими головами, либо отскакивали от щитов.