Поля орошались и приносили обильные урожаи, а в Красных Землях небеса посылали ливни, которые пополняли наш Нил и увлажняли землю. В те дни скот спокойно бродил и пастухи не носили копий, а играли на свирели и распевали веселые песни. Виноградники процветали, фруктовые деревья склонялись под тяжестью своих плодов; жрецы были толстые и лоснились от масла; дым от бесчисленных жертвоприношений поднимался повсюду с наружного двора храмов. И боги тоже процветали и были милостивы и жирели от сожженных жертв. Богатые богатели, могущественные становились еще могущественнее, а бедняки беднели, такова была воля богов, — и все были довольны, и никто не роптал. Таким видится мне прошедшее время, которое никогда не вернется, когда мои молодые нога не знали усталости при долгих переходах, когда мои глаза жадно впитывали все новое, а моя душа, алчущая знаний, насыщалась ими.
И теперь, воздав хвалу былым временам, когда даже солнце светило ярче и ветры были ласковее, чем в эти злосчастные дни, я расскажу о моих странствиях и обо всем, что видел и слышал. Но сначала я должен поведать о моем возвращении в Смирну.
Когда я вернулся домой, Капта выбежал мне навстречу, вопя и плача от радости, и бросился к моим ногам.
— Да будет благословен день, когда мой господин вернулся домой! — воскликнул он. — Ты вернулся, хотя я считал, что ты погиб в бою. Я был совершенно уверен, что тебя пронзили копьем, ибо ты не внял моим предупреждениям и бросился смотреть, что такое война. Наш скарабей поистине могущественный бог — он защитил тебя, и будь благословен нынешний день! Мое сердце преисполнено радостью оттого, что я вижу тебя, и эта радость слезами вытекает из моих глаз, и я не могу сдержать их, хотя я ведь считал себя твоим наследником и ожидал, что все золото, которое ты поместил у купцов Смирны, перейдет ко мне. Но я не горюю об утраченном богатстве, ибо без тебя я подобен козленку, потерявшему свою матку, и дни мои печальны. Не только не украл я у тебя больше прежнего, но и сберег твой дом, и твое имущество, и все твои доходы, так что ты теперь богаче, чем был перед отъездом.
Он омыл мои ноги, полил мне на руки свежей воды и всячески опекал меня, не переставая вопить, пока наконец я не приказал ему замолчать.
— Быстро собирайся, ибо нам предстоит долгое путешествие, которое может продлиться много лет, и нас ждет немало испытаний; мы отправляемся в страну Митанни, и в Вавилон, и к морским островам.
Тогда Капта вскричал:
— Теперь уж и вправду я хотел бы никогда не родиться на свет и быть не столь жирным и удачливым, ибо чем больше везет человеку, тем труднее ему отказаться от своей праздности. Если бы ты отправлялся на месяц или на два, как бывало прежде, я бы ничего не сказал, а сидел бы себе спокойно здесь, в Смирне. Но если твое путешествие продлится столь долго, ты, может быть, уже и не вернешься, и я никогда больше не увижу тебя. Значит, я должен ехать с тобой, взяв нашего священного скарабея. При таком риске понадобятся всевозможные талисманы, и без скарабея ты можешь свалиться в пропасть и угодить под нож разбойников. Но лучше было бы остаться в нашем доме в Смирне.
С каждым годом Капта становился все наглее и всегда говорил о нашем доме и нашем скарабее, а, платя за что-нибудь, упоминал о нашем золоте.
Но мне надоели его причитания, и я сказал:
— Сердце подсказывает мне, что в один прекрасный день тебя повесят за пятки на стене за твою дерзость. Решай поэтому, отправишься ли ты со мной или останешься здесь, а главное прекрати эту вечную кошачью музыку, когда я буду готовиться к долгому путешествию.
Тогда Капта замолчал и примирился со своей участью, и мы стали готовиться к отъезду. Так как он поклялся никогда больше не ступать на борт морского корабля, мы присоединились к каравану, направлявшемуся в северную Сирию, ибо я хотел увидеть кедры Ливана, откуда поступало дерево для дворцов и для священной ладьи Амона. О путешествии мне нечего сказать; оно было небогато событиями, и грабители на нас не напали. Постоялые дворы были хорошие, и мы вкусно ели и пили; на одной или двух стоянках к нам приходили больные, и я оказал им помощь. Я передвигался в носилках, ибо с меня уже хватило ослов. Правда, сухой ветер обжигал мне лицо, так что приходилось все время натираться маслом, и я задыхался от пыли, и меня раздражали песчаные блохи, но все это казалось пустяком, и меня восхищало все, что я видел.