Перед тем как рассказать о весеннем фестивале в Вавилоне и о Дне Ложного Царя, я должен упомянуть о любопытном случае, касающемся моего рождения.
Исследовав печень овцы, чтобы узнать мою судьбу, и изучив форму масляного пятна на воде, жрецы сказали:
— С твоим рождением связана какая-то ужасная тайна, которую мы не можем раскрыть и из которой явствует, что ты не египтянин, как полагаешь, а странник в этом мире.
Тогда я сказал им, что появился на свет не как другие люди, а приплыл вниз по реке в тростниковой лодке и моя мать нашла меня в камышах. Тогда жрецы переглянулись и, низко склонившись передо мной, ответили:
— Так мы и предполагали.
Они рассказали мне об их великом царе Саргоне, который объединил под своей властью четыре части света и чья империя простиралась от северного моря до южного, он правил также и морскими островами. Они поведали мне, что, только родившись, он был унесен рекой в просмоленной тростниковой лодке и ничего не было известно о его рождении, пока его великие дела не доказали, что он рожден от богов.
При этом сердце мое преисполнилось страха, и я попытался отшутиться:
— Надеюсь, вы не думаете, что я, врач, рожден от богов?
Они не рассмеялись, а серьезно ответили:
— Этого мы не знаем, но осторожность — добродетель, поэтому мы склоняемся перед тобой.
Они еще раз низко поклонились мне, но мне это надоело, и я сказал:
— Хватит дурачиться, лучше займемся делом.
Они снова начали толковать о загадках печени, но поглядывали на меня с благоговейным страхом и перешептывались. С этого дня мысль о моем происхождении запала мне в душу и сжимала мое сердце, потому что я был чужим во всех четырех частях света. Мне очень хотелось порасспросить астрологов, но поскольку я не знал точного часа моего рождения, то и спрашивать было бесполезно, ведь они не могли бы просветить меня. Однако по просьбе жрецов они разыскали таблички, устанавливавшие год и день, когда я спустился по реке, ибо жрецы тоже были любопытны. Но все, что могли сказать астрологи, заключалось в том, что, если я родился в такое-то и такое-то время дня, во мне должна течь царская кровь и мне предназначено управлять многочисленным народом. Эго знание не утешало меня, ибо, думая о прошлом, я вспоминал о совершенном мною преступлении и о позоре, который я навлек на себя в Фивах. Может быть, звезды прокляли меня в самый день моего рождения и послали меня в тростниковой лодке, чтобы я привел Сенмута и Кипу к преждевременной смерти, лишил их в старости благополучия — и украл у них даже гробницу. И при этом я содрогался, ибо раз уж судьба была против меня, я не мог избежать своей участи, но должен был продолжать приносить гибель и страдания тем, кто был мне дорог. Будущее удручало меня, и я страшился его, понимая, что все случившееся со мной предназначалось для того, чтобы заставить меня отвернуться от моих друзей и сделать меня одиноким, ибо одиночество могло избавить меня от необходимости приносить гибель другим.
4
Мне осталось рассказать о Дне Ложного Царя.
Когда молодая пшеница пустила ростки и ночная прохлада сменилась теплом, жрецы вышли из города, чтобы принести своего бога из его гробницы и объявить, что он воскрес. По этому случаю город Вавилон превратился в ярмарочную площадь, где танцевали и празднично одетые люди толпились на улицах. Чернь грабила лавки, производя больше суматохи и шума, чем солдаты после генерального смотра. Женщины и девушки шли в храм Иштар, чтобы собрать серебро для приданого к свадьбе, и любой желающий мог, не стесняясь, наслаждаться с ними. День Ложного Царя завершал праздник.
К этому времени я был уже хорошо знаком со многими обычаями Вавилона и все же очень удивился, увидев на рассвете этого дня, как пьяные царские телохранители ломятся в Дом Радости Иштар, распахивают настежь двери и бьют каждого встречного древками копий, крича во все горло:
— Где прячется наш царь? Живо ведите его сюда, ибо солнце уже восходит и царь должен вершить правосудие над своим народом!
Шум был неописуемый. Горели светильники, и слуги гостиницы в испуге бегали по коридорам, а Капта, полагая, что в городе разразился мятеж, спрятался ко мне под кровать. Но я, только что проснувшись и накинув на голое тело свой шерстяной плащ, вышел к солдатам и спросил:
— Чего вам надо? Не вздумайте оскорбить меня, ибо я Синухе-египтянин, Сын Дикого Осла, и это имя вам, конечно, известно.