— Я египтянин, — отвечал я на моем родном языке, — и меня зовут Синухе, Тот, кто Одинок, Сын Дикого Осла. Я врач, так что тебе нечего бояться меня.
Тогда она прыгнула в воду и поплыла ко мне с ножом в руке. Бросившись передо мной на землю, она сказала:
— Я знаю, что египетские мужчины — слабые люди и не берут женщину силой; и вот поэтому я тебе верю, и ты прости мне, что я держу при себе нож, ведь похоже, что сегодня же мне придется вскрыть себе жилы, чтобы невольно не осквернить моего бога. Но если ты боишься богов и желаешь мне добра, так спаси же меня и увези из этой страны, хотя мне и нельзя вознаградить тебя так, как ты того заслуживаешь, ибо это мне запрещено.
— А я совсем и не собираюсь помочь тебе спастись, — огрызнулся я. — Это было бы несправедливо по отношению к царю — моему другу, который заплатил за тебя горы золота. И еще я могу сказать тебе, что тот раздутый мешок, который был здесь, — ложный царь, он правил только сегодня, а завтра тебя посетит настоящий царь. Он еще безбородый мальчик, но хорош собой и надеется вкусить с тобой много наслаждений, когда укротит тебя. Не думаю, что власть твоего бога может настигнуть тебя здесь, и ведь ты только выиграешь, подчинившись неизбежному. Так лучше покончить с этим безумством и одеться и украситься для него. Ты не очень-то привлекательна с этими мокрыми волосами, а краска с твоих губ размазалась у тебя по всему лицу.
Эти замечания возымели действие, ибо она пощупала свои волосы и, смочив кончик пальца, вытерла им брови и губы. Потом она улыбнулась мне, — а личико у нее было маленькое и прелестное, — и кротко сказала:
— Меня зовут Минея, и ты сможешь называть меня так, когда заберешь меня отсюда и мы вместе убежим из этой злосчастной страны.
Я в раздражении воздел руки и, повернувшись, быстро пошел прочь, но ее лицо преследовало меня, и я вернулся и сказал:
— Минея, я попрошу за тебя у царя; большего я не могу сделать. Ты же пока оденься и успокойся. Если хочешь, я дам тебе успокоительное средство, и тебе будет безразлично, что с тобой произойдет.
— Ну попробуй, если посмеешь! Однако, раз ты на моей стороне, я отдам тебе этот нож, который до сих пор был мне защитой, ибо знаю, что, если уж я это сделаю, ты защитишь меня и не предашь и увезешь меня из этой страны.
Она улыбалась мне из-под мокрых волос, пока я не ушел, унося ее нож и испытывая горькую обиду. Ведь я понимал, что она перехитрила меня, отдав мне свой нож и связав этим наши судьбы, и я не мог ускользнуть от нее.
Бурнабуриаш встретил меня по пути из женских покоев и очень любопытствовал узнать, что же произошло.
— Твои евнухи плохо тебе услужили, — сказал я, — ибо Минея, девушка, которую купили для тебя, неистовствует и не подпустит к себе мужчину, потому что ее бог запрещает ей это. Так что лучше оставить ее в покое, пока она не одумается.
Но Бурнабуриаш только радостно рассмеялся.
— Поистине я жду от нее массу удовольствий, ибо знаю подобных девушек; на них лучше всего действует палка. Я еще юный и безбородый и часто устаю в объятиях женщин; для меня большое удовольствие смотреть на них и слушать их вопли, когда евнухи секут их прутьями. Так что эта упрямая девчонка очень мне по душе, раз уж есть повод высечь ее, и клянусь, в эту же ночь ее изобьют так, что ее кожа вздуется и она не сможет лежать на спине, и мне будет еще приятнее.
Уходя, он потер руки и захихикал, как девчонка. Стоя и глядя, как он уходит, я понял, что он уже не друг мне и что я уже не желаю ему добра. А нож Минеи все еще лежал в моей руке.
5
После этого я не мог присоединиться к общему веселью, хотя во дворце толпились люди, которые пили вино и пиво и горячо хлопали дурачествам Капта, ибо он уже позабыл о неприятности в женских покоях. Его подбитый глаз вылечили куском свежего сырого мяса, и боль прошла, но осталась сильная краснота. Однако со мной что-то было неладно.
Я размышлял о том, что мне многое еще нужно узнать в Вавилоне, поскольку я не завершил мои занятия, относящиеся к печени овцы, и не научился вливать масло в воду так искусно, как это делали жрецы. Кроме того, Бурнабуриаш многим был мне обязан как за мое врачебное искусство, так и за мою дружбу, и я знал, что, оставаясь его другом, получу перед отъездом щедрые подарки. Однако чем больше я размышлял над этим, тем настойчивее преследовало меня лицо Минеи. Я думал также и о Капта, который должен был умереть в этот вечер по дурацкой прихоти царя, без моего согласия, хотя он был моим слугой.