Впрочем, выяснилось, что у студента масса обременительных обязанностей, требующих напряжения всех физических и духовных сил. Наступила зима. Надо было идти сдавать экзамены, а он за разговорами да вечеринками как-то позабыл о них…
Вместе со всеми, невозмутимо попыхивая сигаретой и прищуриваясь, пошел сдавать экзамены. Был уверен — уж на троечку что-нибудь наплетет.
Взял билет, долго с неподдельным любопытством рассматривал его. Он и в самом деле впервые узнал из билета о том, что существуют на свете такие удивительные вопросы. Его выручила чужая шпаргалка. Кое-как ответил. Зато на дополнительных вопросах забуксовал, как тяжеловоз, попавший в трясину. Профессор вернул зачетку, огорченно заметил:
— Странно. У вас лицо отличника. Мне даже совестно ставить вам «неуд».
— Вот и не ставьте, — подхватил Алик. — А то ведь совесть вас замучает. Я просто немного растерялся. Но я все знаю. Я учил. Честное комсомольское… — Он смело давал комсомольское слово, хотя никогда не был комсомольцем.
— Вижу! — вздохнул профессор.
Алик до конца держался молодцом и с философским спокойствием перенес отчисление из института.
Какое-то время дома было тихо. Там пока ничего не знали. Папа по-прежнему жил как в лихорадке, мама занималась своими удрученными пациентками, Мэри молча вела хозяйство.
Потом все открылось, и разразился скандал. Мало-помалу страсти улеглись. Зато множились мелкие стычки из-за денег, которых Алику требовалось все больше и больше.
В скучном лексиконе вспыльчивого папы появились режущие слух словечки «дармоед», «бездельник». Он все настойчивей заводил разговор о том, чтобы Алик шел работать… Мама возражала. Между отцом-прагматиком и мамой-идеалисткой усиливались словесные баталии.
В доме начали случаться пропажи отдельных цепных вещей. На разбирательствах Алик всячески отпирался. Втихомолку, в целях самозащиты, он сваливал все на папиных знакомых. Эпоха мирного сосуществования четверых под крышей одного дома подходила к концу. Назревал кризис.
Алик ничего не хотел замечать — ни того, как осунулась мать, как она все чаще стала хвататься за сердце, ни налитых гневом глаз отца, ни укоряющего вида всегда тихой и незаметной Мэри.
«Ну чего они дергаются? — успокаивал он себя. — Все это временно. Все образуется».
Однажды утром он, как обычно, громко позвал:
— Мэри!
Она зашла к нему, но не сразу. Алик не обратил внимания на непокорно-непочтительное выражение ее лица.
— Принеси спички, — попросил он, ковыряя ногтем мизинца в ухе. — И чаю, пожалуйста.
— Сам принесешь, — ответила Мэри и, повернувшись, вышла. Это было неслыханно. Эго был открытый бунт.
Алик даже опешил от такой дерзости: «Ну и ну! Уж не больна ли она?»
Сам отправился на кухню. Возмущаться или протестовать не стал: «Стоит ли тратить на глупую Мэри нервные клетки?»
Вавуля
В недолгую студенческую пору случилось ему в составе студенческого строительного отряда провести какое-то время в одной деревне — там они сооружали животноводческий комплекс. Вкалывали, как полагается. Не обходилось и без разных проказ.
Однажды ребята сбросились и послали его, дежурного, купить у крестьян пару куриц. Захотелось полакомиться. Он вернулся весь в пыли, рот до ушей, жестом победителя бросил на пол палатки двух бездыханных хохлаток. А сверх того достал из широких карманов куртки и торжественно водрузил на стол две бутылки вина.
Зарок не пить здесь соблюдался неукоснительно.
— А у меня сегодня день рождения, — непринужденно развеял Алик мелькнувшее в лицах ребят сомнение.
Ну, день рождения — это день рождения. Куриц с аппетитом слопали, вино мигом выпили за здоровье новорожденного.
Потом прибежала старуха, у которой пропали куры. Обнаружила у костра перья. Подняла шум.
На совет отряда вызвали всю палатку. Спросили что да как. Все угрюмо молчали. Они ни о чем заранее не успели договориться, просто стояли и молчали, глядя прямо перед собой.
Командир отряда сурово повторил вопрос:
— Кто это сделал?
Наконец, когда молчать стало невмоготу, Алик с отчаянием самоубийцы шагнул вперед:
— Это я…
Командир с укором посмотрел на него, покачал головой:
— Что же ты, Архипасов? Мы ведь договорились, чтобы без глупостей.
— Я не думал, что так получится. Я не хотел, честное комсомольское… — забормотал Алик, не поднимая взгляда.
— Молчал бы ты лучше со своим честным комсомольским! — в сердцах сказал командир. — Какой ты комсомолец?!