— Загнать бы какому-нибудь новому Мефистофелю за кругленькую сумму свою душу, — мечтательно сказал Алик. — А что? Я согласен. Только боюсь, на наши продырявленные души не польстится уже ни один черт.
— Молодость проходит, а еще ничего не сделано, ничего не достигнуто, — покачал головой Юраша.
— Не волнуйся, дружок, старость тоже проходит, — усмехнулся Алик.
Юраша укоризненно посмотрел на него.
— И мне нужны деньги! — в раздумье заметил Алик. — Но не на машину — гораздо больше. — Он уже не посмеивался над Юрашей.
— Сколько? — прищурил тот один глаз.
— Гораздо больше. Пока еще я и сам точно не знаю сколько. Один или два, а может быть, даже все три мешка.
— Какого мешка? — не понял Юраша и усиленно наморщил лоб.
— Какого? — исподлобья глянул на него Алик. — Большого. Во всяком случае, не меньше тех, в каких их возят инкассаторы.
— Зачем тебе так много? — спросил Юраша, с недоумением и даже с легким испугом тараща глаза. — На женщин? На кооператив?
— Ну вот еще! — Алик свысока глянул на него. — Я не настолько стар, чтобы тратить деньги на женщин. Понял, голубчик?.. Вижу — не понял, — с тонкой усмешкой продолжал Алик. — Институт не кончал? Только академию кройки и шитья. Не отчаивайся. Это тоже не так плохо. Так вот слушай. Когда отправляешься куда-нибудь, то сперва покупаешь билет. Верно? Вот и я. Сначала достану валюту, а там видно будет, как ее с толком спустить. Понял?
— Понял… — протянул Юраша, хотя по беспокойным глазам его было видно, что он так-таки ничего и не понял.
— Должен честно признаться, — продолжал разглагольствовать Алик, прикидывая, на что может сгодиться этот лопоухий портняжка, — что, в отличие от тебя, я считаю, нам с тобой совсем не обязательно работать, чтобы иметь деньги. Кстати, о творчестве. Есть у меня мыслишка! Давай вместе провернем одну скромненькую операцию с книгами. Да не бойся ты… Это совершенно невинно, в рамках приличия.
Юраша нахмурился, глянул на Алика рассерженным вепрем, подернул плечами, словно удерживая на месте сползающие бретельки майки, взял двумя руками кружку, поднес ее к лицу, вытянул вперед губы, допил пиво, перевернул кружку вверх дном и поставил на стол.
— Все! — сказал он. — Я решил. Поеду по контракту на Север. Надоело болтаться как неприкаянный!
— Вкалывать там будешь ой-ой-ой! — разочарованно хмыкнул Алик. — Смотри — пожалеешь!
— Ничего, — кивнул Юраша. — Не понравится — вернусь. Силой там держать не будут.
— Я полагаю, нам предстоит долгая разлука, Юраша, контракт — штука серьезная, — сказал поскучневший Алик. — Я все-таки не понимаю тебя, Шариков. На кой ляд тебе это? Неужели здесь мы не сможем делать деньги?
— Когда я учился в школе, — начал Юраша, — на одном вечере объявили: «Слово имеет почетный пионер нашей школы…» Фамилию я не расслышал. Смотрю, на трибуне появилась какая-то бабуся и что-то говорит, говорит. А я сижу с открытым ртом и ничего не понимаю. Где, думаю, почетный пионер, откуда взялась эта старушка? А стал старше, все понял.
— Ты это к чему? — спросил Алик.
— Не знаю. Сам догадайся. Дай мне на всякий случай свой адрес. Может, черкану. Мало ли что…
Синий конверт
Алик лихорадочно изыскивал способы раздобыть деньги. Сейчас они нужны были ему не на пьянки, не на развлечения, не на барахло. А на то, чтобы перебиться. На хлеб насущный. Призрак голода порождал страх и неуверенность. Было от чего впасть в уныние.
Впрочем, Алик умел быстро перестраиваться. Ему хватило двух рублей, полученных за пустые бутылки, чтобы оклематься.
В отличном настроении, словно только что ему удалось провести за нос самого черта, возвращался он к себе домой. И вдруг увидел в почтовом ящике знакомый синий конверт. Внутри у него так и екнуло. То был новый вызов в милицию.
Алик вспомнил постное лицо соседа, и ему стало тошно. Решил игнорировать вызов. Просто не ходить никуда — и баста.
Да тут еще совсем некстати добежал слушок: двух пьянчуг привлекли к ответственности как злостных тунеядцев… Алика как ошпарило. А он-то был уверен, что никому нет никакого дела до того, как он живет, чем занимается. По дороге домой Алик оторопело повторял, словно оправдывался перед кем-то: «Я не злостный. Меня не тронут».
Он вспомнил, как у него едва не отнялись от страха ноги, когда его вызвали на допрос к следователю по делу Володи. Вначале с перепугу он, заикаясь, даже отказался от самого факта знакомства с этим человеком, но когда сообразил, что лично ему ничего не грозит, охотно и чистосердечно во всем признался. Хотя, собственно, признаваться-то, кроме случая с облигациями, было не в чем. Следователь — благожелательный рослый капитан милиции — нисколько не удивился рассказу об облигациях.