Алик заколебался, не слишком ли он несправедлив к своим предкам, и решительно помотал головой. Нет, нет, все правильно!
Близился вечер — громче звенели трамваи, оживленнее стало на улице. Алик все так же одиноко сидел в скверике у ипподрома и мрачно слюнявил сигарету.
«Почему все против меня? — горестно размышлял он. — Похоже на какой-то зловещий заговор. Ведь я глубоко порядочный человек, истинный джентльмен. Никто в классе не одевался, как я. А разве я не корректен и не вежлив, разве не готов помочь любому? Я хотел и хочу жить по-честному, но они сами толкают меня на дурные поступки. Бедная мама, если бы она знала, каким ужасным человеком оказался мой отец. Он лишил меня приюта и опоры. А сегодня даже не пожелал подать на кусок хлеба единственному сыну. Какой ужасный человек… Какой ужасный человек…»
Сердце Алика разрывалось на части от жалости к самому себе. Глаза заволакивало туманом, по щекам заструились горькие, искренние слезы. Он плакал молча и безутешно. Это были по-своему прекрасные минуты просветления и любви к себе.
Наконец, судорожно вздохнув, Алик вытер ладонью глаза, стиснул зубы. «Мне бы только выкарабкаться. Только бы найти точку опоры. И я покажу всем вам, жалкие фигляры, на что способен настоящий артист…» Он с вызовом смотрел в голубые надвигающиеся сумерки…
Алик вновь закурил. Он волновался, понимая, что сегодня день великих решений. Сегодня, правда немножко запоздало, кончалось его беззаботное детство, и он наконец вступал в полную превратностей, взрослую, самостоятельную жизнь. Раньше он всегда на кого-то надеялся — маленький хорошенький мальчик с кудряшками, одетый в нарядное платьице девочки, — надеялся на маму, папу, позже на своего друга златоуста Вавулю. А теперь вдруг понял, что надеяться, кроме как на самого себя, больше не на кого.
Тонкая усмешка покривила задумчивое лицо Алика.
«Вначале я устрою свои дела. Подыщу работу. Чтобы не пыльная. И по душе. Выбью из папы комнату: если даже потребуется, через суд. Осмотрюсь, заведу знакомства, а уж потом что-нибудь придумается. Как жить и для чего. Вот так-то».
Алик решительно поднялся со скамьи, на которой так давно сидел, отряхнул с колен пепел и мягкой, танцующей походкой направился к центру города. Взор его был светел и чист, как у ангела.
Позванивая мелочью в кармане, он уверенно открыл дверь ресторана. Здесь у него был кредит, но он надеялся, что обойдется и так. Выбрал столик, за которым оцепенело сидела юная парочка, корректно попросил разрешения сесть на свободное место.
Спустя минуту ловко включился в разговор, мило пошутил, что-то рассказал, парочка сразу же оживилась, юные сердца тотчас откликнулись на внимание, и тогда, выбрав удачный момент, Алик, скромно улыбнувшись, представился:
— Алик Архипасов. И, представьте, хотя сейчас это и смешно, — граф. Да, да, настоящий граф. Мой титул, сами понимаете, ничего не может принести мне, кроме неприятностей. Но я не отрекаюсь от него…
Юная парочка развеселилась:
— Ах, неужели?! — И тотчас предложила — Выпейте с нами!
Лжеграф Архипасов не стал ломаться. Он весь так и заискрился:
— С удовольствием! Ну как не осушить бокал за такое приятное знакомство?
Настроение его разом поднялось. Он снова был кому-то приятен, необходим. Он снова жил, дышал, чувствовал…
«Играю втемную!»
Детство Алика прошло в еще довольно крепком одноэтажном кирпичном доме, доставшемся маме и ее сестре Мэри в наследство от дедушки. Мама очень боялась, что в один прекрасный день к ним явятся и сообщат, что в соответствии с генеральным планом застройки района их дом будет снесен.
— Я этого не переживу, — ломая пальцы, призналась она однажды.
А Мэри лишь испуганно вздохнула, кутаясь в пушистую серую шаль.
— Почему? — нервно удивился папа.
— Потому, что мой дом — моя крепость, — иронично улыбнулась мама. — Разве смогу я в общем подъезде без помех принимать больных?
— Разумеется, ведь не тебе приходится возиться с печкой, — наливаясь возмущением, сказал папа. — А если так, зачем тебе отдельная квартира со всеми удобствами?
— И завистливые соседи по лестничной клетке, которые сразу же донесут куда следует о моих клиентах, — презрительно поджимая губы, возразила мама. — А деньги кто будет зарабатывать? Неужели ты? И он еще смеет говорить о каких-то удобствах.