Сейчас он откроет одну из дверей и увидит Леона Кобыльского, прибывшего в эти края месяц назад. Но, прежде чем он увидит его, мы познакомим вас, читатель, с этой по-своему примечательной личностью.
Итак, Леон Кобыльский — высокий, сутулый молодой человек лет двадцати пяти с удлиненным, как будто слегка перекошенным лицом, над которым в беспорядке торчали темные нечесаные космы. Его глубокие карие глаза подернуты маслянистой поволокой. Одет он в запятнанные, но отлично сшитые брюки, на ногах у него пропыленные лакированные штиблеты. Леон, убежденный лодырь, сумевший обмануть бдительность оргнабора, затесался в сформированную по найму бригаду честных рабочих-строителей.
В отличие от других, его меньше всего интересовала стройка. «Где бы ни работать, вишь бы не работать», — со смехом повторял Леон.
Неделю они ехали в поезде, три дня плыли по широкой реке на барже. Раздольная, мрачновато-торжественная красота реки не тронула Леона, но зато он беспрерывно ворчал, выражая недовольство тем, что рабочих три последних дня снабжали сухим пайком.
— Может, у меня язва жевудка, — разглагольствовал Леон. — Может, я дня не могу прожить без горячего… — Заметим, что желудок Леона способен был переваривать даже камни. Но он скучал и кочевряжился. — Мы пока еще тоже вюди… — (У него был маленький речевой дефект — вместо «л» он произносил «в»[2], но никто не обращал на это никакого внимания.)
И вот наконец строители на берегу. Встречали их с музыкой и цветами.
— А солнышка здесь сколько! — восхищенно воскликнула маленькая пухленькая Оленька, протягивая к солнцу руку с растопыренными пальцами, будто хотела снять с неба спелое красное яблоко. Ее смазливенькая веселая мордашка расплылась от удовольствия. В чистых голубых глазах отражалось высокое прозрачное небо с белыми подушками облачков. — Как чудно, прелесть!
— Погоди, вот пойдут дожди — будет тебе прелесть! — откликнулся Леон, с настороженным любопытством оглядываясь по сторонам. — Айда наверх. На эту горку. С нее все видно.
Держась за руки, Леон и Оленька взобрались на самую вершину мыса. Отсюда люди, собравшиеся на усыпанной песком площадке причала, казались маленькими, как муравьи.
Воздух был напоен терпким запахом сосновой смолы и чистой холодноватой воды. Широкая величаво-спокойная река блестела, дрожала, переливалась тысячами солнечных бликов. Реку пересекала пенная полоса шиверов. Словно гигантские киты, на ее середине в летнем мареве один за другим неподвижно плыли покрытые соснами два острова. Вдали, сколько хватало взгляда, тянулись бесконечные сопки, сплошь заросшие сизо-синей щетиной тайги. Внизу, у южного склона мыса, кудрявилась молодая березовая роща. Тонкие беленькие стволы с серебристо-зелеными верхушками составляли такой пронзительно-белый частокол, что невмоготу было долго смотреть на него.
— Да, — вздохнул Леон.
— Да… — мечтательно протянула Оленька. — Прелесть какая! Мне так нравится! Останусь здесь насовсем.
Леону нечего было сказать. Они постояли еще, помолчали и спустились вниз.
Здесь уже выявляли специальности и составляли списки. Пробежал слушок, что тех, кто без специальности, отправят на трассу. Леон испугался: специальности у него, разумеется, не было, а трасса в глухой тайге казалась ему огромным удавом, который глотает людей, как букашек.
Леон заволновался. Он подходил то к одному, то к другому попутчику, дергал за рукав, советовался, кем записаться.
— И вообще, какие бывают профессии? Ну, плотник, ну, каменщик… Что еще?
— Запишись электросварщиком, — посоветовали ему. — И чисто и денежно. Выучишься в один миг.
Внимая доброму совету, Леон так и сделал. Оля попала в аппаратчицы.
— Как здорово! — улыбалась она белыми зубками. Оленька раньше была воспитательницей в детском саду, потом окончила курсы электроаппаратчиц. — Подумайте только, это я — и аппаратчица…
Леон радовался, как маленький: избежал трассы, обманул строительное начальство. Но никого на самом деле он не обманул. Просто начальнику СМУ Сахнову позарез нужны были рабочие руки.
— Мне во как нужны люди, — Сахнов провел ребром ладони по горлу, — у меня график срывается. Всех на промплощадку.
Спорить с начальником строительного управления было небезопасно. Он был самолюбив и вспыльчив до крайности.
2
Для удобства чтения далее в тексте мы не будем отмечать этот дефект его речи. (