— Видишь ли, дружок, пока ты там зарабатывал свою грязную кучку денег, я тоже не терял даром времени. Я тоже посетил далекие края. Откровенно говоря, эта поездка кое-чему научила меня. Вся моя прошлая жизнь — проказы беззаботной молодости. Но пора наивных лет миновала. А как жить дальше? Бражничать, водиться с отребьем, таскаться по улицам? И всю жизнь собирать крохи? Ну-с, что скажешь?
Юраша чувствовал, как начинает возбуждаться. Он даже сам не знал, что его наэлектризовывает — непривычная серьезность Алика или пугающая картина, нарисованная им? Он съежился, как мальчишка, который ожидает, что его вот-вот безжалостно оттаскают за чуб.
Алик был преисполнен гордости. Он вдохновенно играл преуспевающего дельца, пробивного, твердо знающего, что ему нужно, умеющего по-современному жить и мыслить. Но главное — легко доставать деньги и так же легко расставаться с ними. Он принял соответствующую театральную позу — скрестил на груди руки, забросил ногу за ногу и надменно закинул назад голову. Щеки его раскраснелись, глаза горели. «Видишь, какой я современный деловой человек, — тыкал он в нос Юраше всем своим видом. — Что твои жалкие мятые трешки, заработанные ценой таких усилий! Учись, как надо жить!» Алик нравился сам себе. Пристыженный Юраша не узнавал его. Перед ним был уже не тот робкий и застенчивый, слегка нагловатый Алик, которого он знал раньше. Сейчас перед ним раскрывал свои карты крупный игрок, настоящий деляга.
— Безделье — не мое амплуа, — напыщенно продолжал Алик. — Видел я бездельников. Безвольные, пассивные, скучные типы. Людишки — сорная трава. Заживо гниют. Нет, такой участи я не хочу. Потрогай мои мускулы. Железо. А сердце как необузданный зверь. Я должен что-то делать. Я хочу жить, действовать. Понял? Жить… Я работал дежурным, ассистентом, методистом и еще бог весть кем. Я видел, как валят деревья рабочие леспромхоза. В любой момент тебя может прихлопнуть упавшим стволом — стоит лишь ему повалиться не в ту сторону. Ха-ха-ха! Я хочу жить, понял — нет, академик? И не хуже, а лучше других, — с пафосом, словно артист на подмостках театра, ораторствовал Алик. Похоже было, что он убеждает и сам себя. — Быть или не быть? Нет. Только быть. Но кем? Мелкой конторской крысой? Как твой папа? Скажи честно, ты хочешь прожить такую же серую и пыльную жизнь, как твой папа?
— Не хочу, — встрепенулся Юраша и изо всех сил покачал головой, отчего глаза его, как стеклянные шарики, тоже метнулись туда-сюда. — Не оскорбляй моего отца. Он ни разу — понял — нет? — не взял чужого. А ты, того и гляди, запустишь руку в чужой карман.
— Ну что ты! — деланно возмутился Алик. — Я могу взять, если бесхозно лежит, но украсть… Ни за что в жизни! Так вот, ты сам говоришь, что твой папа всегда был идеально честным человеком. Допустим, мы поднялись на ступеньку выше. Стали артистами, инженерами, прорабами или еще черт знает кем. Надо ежедневно являться на службу. А я, заметь, органически не выношу даже кассы взаимопомощи. Я убежденный индивидуалист, презираю людей и считаю всех их ослами. Так как же быть?
— Как же быть? — как эхо повторил Юраша.
— Объявить войну обществу? Зачем? Оно сотрет нас в порошок, едва шевельнув мизинцем. Мы жалкие одиночки-примусники. И заметь, чем дальше в лес — тем больше неприятностей. Значит, остается изыскивать другие возможности. Но какие?
— Какие? — снова, как эхо, повторил Юраша.
— Вот именно — какие… Я и сам не знаю еще. Мне нужно много денег. Но не они цель моей жизни. Жить ради того, чтобы добывать деньги, — значит жить одним днем. Это жалкий удел жуликов и простофиль. Для меня деньги — средство стать на ноги, жить на широкую ногу.
— А где ты возьмешь столько денег? — Юраша показал насмешливые зубы.
— Плевать! Самое главное — цель. А как она достигнута, не имеет никакого значения, — фыркнул Алик.
— Послушай, Алик, — с уважением заговорил Юраша, хлопая ресницами. Глазки его несколько помутнели и вразнобой косили, ему сильно хотелось спать. — Ты так и не ответил на мой вопрос, что это был за комиссионный рубль?
— Рубль? — повторил Алик. — Я ведь уже сказал, что сыграл на инстинктах. Ты был кассиром, который — ха-ха-ха-ха — за мелкую мзду согласился прокомпостировать билеты этим обезбилеченным пассажирам.
— И женщине с большими глазами?
— Какой женщине? — не понял Алик. — Да, да, была какая-то женщина. Ты же видел, я не хотел брать у нее деньги, но она так пристала. Ладно, не мучайся. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Получай свою десятку, ты честно ее заработал. — Алику не хотелось быть тем учителем, который охотней ругает, чем учит.