— Вот молодец этот, как его, Кант, — засмеялась Катенька.
Высокая блондинка с карими загадочными глазами — молчала и не выражала никаких эмоций. Но Алик чувствовал, как к его сердцу приливает сладостный холодок вожделения.
Алику захотелось выговориться, его потянуло к откровенности, скандальной, циничной и грубой.
— Меня лично ничего не волнует. Я циник и эгоист. Я не признаю никаких обязанностей. Говорят, жизнь — это форма существования материи. Не возражаю. Но пусть моя будет самой приятной, Я хочу быть как быстрая рыбка среди водорослей.
— Прелестно! — воскликнула блондинка. — Это так красиво — быть рыбкой. Давайте выпьем за это.
— Давайте! — поддержал Алик. — С удовольствием. — И тут, как на грех, в его дыхательное горло попала крошка и он закашлялся. Алик мучительно покраснел и долго кашлял. Его сотрясали все новые и новые приступы кашля.
Юраша и девушки ждали, пока он успокоится. Алик наконец замолчал, схватил бокал с минеральной водой, захлебываясь и лязгая зубами о стекло, сделал несколько крупных глотков и, внезапно замолчав, отрывисто сказал:
— Говорят, нельзя жить, не опираясь на что-то. Лично я нашел для себя надежную точку опоры.
— Какая же она, эта точка опоры? — благовоспитанно спросила блондинка, отрезая ножиком кусочек мяса.
— У меня есть сильная отрицательная идея, своя железная убежденность: на мой век дураков хватит.
— Браво, Алик! Сегодня ты превзошел даже Иммануила Канта. Выпьем за лопоухих. Без них жизнь была бы ужасно скучной, — Юраша уже оклемался и до ушей показывал зубы. Глаза его бегали из стороны в сторону — смотрели то на девушку слева, то на сидящую справа. Девушки вновь зааплодировали холеными пальчиками.
Алик откинулся на спинку стула. Ему, как новоявленному пророку, нужна была аудитория и приверженцы. Он выплеснул в толпу квинтэссенцию своих взглядов — его поняли и вознесли.
— Я люблю азарт, люблю игру, люблю красивых девушек, — отрывисто говорил Алик, вгрызаясь в кусок мяса и вращая белками глаз. — Азарт — соль жизни, ее неповторимый блеск. А ну-ка, что там на кону? Собственная жизнь? Какая чепуха! Ва-банк! И у нас двадцать одно. Мы победители. Гарцуем на белых жеребцах. Наливай, Юрашка, не жалей желтой отравы. Допьем и двинем с прекрасными незнакомками в нашу резиденцию. Да не забудь дать на «чай». Не мелочись. — Глазами, затуманенными пьяной поволокой, он обольстительно посмотрел на обеих девушек.
— Все будет, как надо.
— То-то же. И захвати с собой пару бутылок шампанского. Пусть знают, как гуляют потомственные русские аристократы. Даром, что ли, моя родная тетя была фавориткой великого князя, члена императорской фамилии?
…В «резиденции» проснулись только к обеду. Вокруг был сплошной кавардак, как после вавилонского столпотворения. Безумно болели головы.
— Не надо было пить шампанское, — с сожалением процедил Алик. — Надрались, как туземцы. До полной потери сознательности. Кстати, а где эти глупые кошки!
«Кошек» нигде не было — это было ясно с первого взгляда. На столе, придавленная донышком пустой бутылки из-под шампанского, лежала записка. Юраша, запинаясь, вслух прочитал ее:
— «Мальчики! Большое спасибо за урок. Особенно приятно было узнать, как вы были артистами сразу в двенадцати театрах. С приветом. Девочки. P. S. Не ищите нас — мы уже далеко. У нас тоже есть своя сильная отрицательная идея».
Побледневший Юраша бросился к своей фасонной замшевой куртке, залез во внутренний карман, потом в другой. Там не было абсолютно ничего — полный вакуум.
— Где валюта? — зловеще спросил Алик, и Юраша почувствовал, как у него на голове дыбом поднимаются волосы. Сердце обдала ледяная волна страха, будто сию минуту он выпал из летящего самолета или свалился в пропасть.
— Не знаю… — просипел он.
— А зачем ты, ублюдок, показывал им деньги?! — закричал Алик во весь голос, и глаза его бешено закрутились, вена посреди лба из синей стала почти черной и набухла так, что казалось, вот-вот лопнет.
Юраша понимал, Алик готов убить его, и сознавал, что это было бы справедливо.
— Они никогда не видели сторублевых бумажек, и я просто показал им.
Алик бессильно опустился на стул, руки его безвольно висели вдоль тела, глаза стекленели.
— Боже мой, боже мой… — тихо простонал он, скрипя зубами. — Как это унизительно, банально! Не надо быть жеребцами. Ай-ай-ай, так влипли. Подлые аферистки! Кто бы мог подумать! Вот уж поистине — вор у вора дубинку украл. Сегодня мы возвращаемся восвояси. Собирайся, блудный осел. Утопить в помойной яме — и этого было бы для тебя мало. Они еще в ресторане вели себя подозрительно, — кипел Алик, бросая как попало свои вещи в чемодан. — Нам подливают: «Пейте, мальчики! Ваше здоровье, мальчики». А мы, кретины, уши развесили…