Как и у остальных пепельных сов, крылья Пыльнобровки были словно слегка припорошены золой, и только несколько белых крапинок выделялись на фоне темных верхних перьев. Лицевой диск Пыльнобровки тоже был далеко от совершенства: вместо идеальной сердцевидной формы он был слегка сплюснут.
Что и говорить, Пыльнобровке очень не повезло с происхождением. До появления на свет Нирока он считал себя самым несчастным созданием во всем подлунном мире. Он не собирался вступать в Титонический Союз, но разве кто-нибудь спрашивал его об этом? Так решил его отец. После страшного пожара в Серебристой Мгле, в котором погибла большая часть их семьи, отец Пыльнобровки слегка повредился в рассудке и решил, что только принадлежность к великим и таинственным Чистым может спасти сына от превратностей судьбы. Сам он погиб в первой ничтожной пограничной схватке с Ночными Стражами.
Вскоре после смерти отца Пыльнобровка начал понимать, сколь печальна судьба пепельной совы среди Чистых сипух. Его формальная принадлежность к этому виду не имела никакого значения.
У него не было отца, который мог бы его защитить, по рождению он стоял ниже благородных сипух, а потому вынужден был выполнять самую грязную работу. У него даже отняли настоящее имя, и совенок забыл его, хотя понимал, что этого нельзя было делать.
Чистые назвали его Пыльнобровкой. Все пепельные совы носили такие же обидные имена, обычно их называли не иначе как Грязнокрылками, Темнушками или Пепельницами. Незадолго до Первого Полета Нирока малую пепельную сову по имени Копчушка заточили в тюрьму, обвинив в позорной трусости перед лицом врага. Что и говорить, его положение было незавидным. Пыльнобровка мог тысячу раз вздыхать про себя, повторяя «это же несправедливо», да что толку?
Но с появлением на свет наследника все переменилось. Пыльнобровка до сих пор не мог поверить своему счастью. Его пригласили присутствовать при рождении наследника!
В тот самый миг, когда земля прошла между луной и солнцем, какая-то непонятная сила вдруг перенесла Пыльнобровку на новую, более благородную орбиту в солнечной системе под названием Титонический Союз Чистых.
Судьба его разительным образом переменилась. С тех пор его приглашали на все церемонии молодого наследника. Разумеется, Пыльнобровка с Нироком очень скоро стали самыми лучшими друзьями.
Вот почему, когда молодые совы с завистью следили за безупречным полетом Нирока и думали только о том, что им нужно сделать, чтобы показать себя еще более бесстрашными и достойными членами Титонического Союза, Пыльнобровка искренне наслаждался триумфом своего друга.
Он знал, что никогда не сможет проявить себя подобным образом. Пепельной сове нельзя было и мечтать о том, чтобы вступить в ряды элитного подразделения разведчиков, носившего гордое имя Огненные Когти! Пыльнобровке никогда не получить боевые когти, выкованные настоящим кузнецом. Ну и пусть. Все это было неважно.
Пыльнобровка был лучшим другом Нирока, будущего предводителя Чистых и наследника самого грозного титула во всем совином мире — титула Верховного Тито.
Строгий выговор
— Что? — взвизгнула Нира.
«Ой-ой-ой!» — подумал про себя Нирок.
— Да как ты смеешь спрашивать, почему я заточила в тюрьму эту малую пепельную дрянь?
— Простите, мать-генеральша… я просто подумал…
— Ты не подумал. Если я называю кого-то трусом, значит — он трус. Что же касается этого Копчушки, он и есть настоящий трус. Кроме того, он нарушил скрытень.
— Ты хочешь сказать, что он говорил о Великом Древе Га'Хуула?
При этих словах Нира дернулась, как от боли.
— Да, — прошипела она.
— Но это ужасно, мама!
Нирок прекрасно знал, что всякое упоминание о Великом Древе, за исключением оскорбительных замечаний и проклятий, было строго-настрого запрещено. Мать с самого младенчества вколотила это правило ему в голову. Поэтому стоило молодому Нироку услышать «Га'Хуул», как его ушные щели моментально закрывались.
Эта размолвка случилась через несколько минут после того, как Нирок закончил свой безупречный Первый Полет, и они с матерью остались наедине в своей каменной пещерке на вершине высокого утеса. Разумеется, ему не надо было спрашивать об этом. Разве ему не известно, что мама ненавидит любые расспросы?