Гэя всѣ эти выходки бѣсили до нельзя. Онъ, по разсказамъ мистриссъ Эдмонстонъ и Филиппа, зная достаточно образъ мыслей покойнаго архидіакона, чтобы понять, какъ бы онъ взглянулъ на этотъ вопросъ, и потому онъ не могъ слышать безъ негодыванія, что его родная дочь злоупотребляетъ его именемъ. Главное, что возбуждало въ немъ гнѣвъ, этой то спокойствіе, съ которымъ люди сытые, окруженные всевозможнымъ комфортомъ, бросали грязью въ дѣвушекъ, высокія нравственныя правила которыхъ были для нихъ недосягаемы. Слушая безпрестанныя сплетни и пересуды о личностяхъ, совершенно честныхъ no своей жизни, Гэй хмурилъ брови, кусалъ губы и, сверкая глазами, позволилъ себѣ однажды очень коротко, но такъ рѣзко отвѣтить, что все общество начало переглядываться, и по уходѣ его замѣтило, что молодому человѣку не годится быть дерзкимъ. Мистриссъ Гэнлей положительно струсила его и, боясь разбудить рэдклифскую натуру, какъ она выражалась, начала избѣгать говорить при немъ о семействѣ Уэльвудъ. Но страхъ, который Гэй внушилъ Маргаритѣ Гэнлей, способствовалъ къ тому, что она возненавидѣла его отъ всей души. Во всю свою жизнь она не считала никого, кромѣ Филиппа, достойнымъ стоять выше себя, и потому передъ братомъ она невольно робѣла. Но, чтобы мальчишка смѣлъ ее учить и не соглашаться ся ея мнѣніемъ, этого она простить Гэю не могла!
Отобѣдавъ однажды у доктора Гэнлей, Гэй быстро собрался уходить, въ восторгѣ, что ему удается убѣжать отъ литературнаго вечера хозяйки; ему предстояло одно изъ любимыхъ наслажденій, прогулка въ Соутъ-Муръ, при лунномъ свѣтѣ.
Весело выбѣжавъ изъ дома Гэнлей, онъ отправился вдоль улицы, насвистывая какую-то арію, какъ вдругъ на углу, какая-то темная фигура выросла передъ нимъ, какъ изъ земли, и знакомый голосъ окликнулъ его.
— Сэръ Гэй! Это вы, если не ошибаюсь; впрочемъ, никому въ свѣтѣ не удалось бы просвистать такъ правильно шведскую арію, какъ вамъ.
— А-а! дядя! — отвѣчалъ Гэй. — Вотъ не ожидалъ-то!
Мистеръ Диксонъ захохоталъ, заговорилъ что-то о счастливой встрѣчѣ, о концертѣ, о своей женѣ и дочери, но такъ безтолково и спутанно, что Гэй, подозрѣвая, что онъ пьянъ, — желалъ только поскорѣе отъ него отдѣлаться.
— Гдѣ вы живете? спросилъ онъ, — я завтра навѣдаюсь къ вамъ.
Дядя опять понесъ какую-то ахинею и, отправившись рядомъ съ Гэемъ, все твердилъ, что онъ простой, откровенный малый, который не любитъ ничего скрывать, и что онъ навѣрно знаетъ, что Гэй богатъ, какъ Крезъ.
— Если вамъ что нужно, говорите прямо, — возразилъ, наконецъ, Гэй.
Диксонъ началъ разсыпаться въ благодарностяхъ.
— Полноте, я еще ничего вамъ не обѣщалъ, — замѣтилъ съ легкимъ нетерпѣніемъ Гэй. — Разскажите обстоятельно, что вамъ нужно, я по крайней мѣрѣ увижу, въ состояніи ли я для васъ что-нибудь сдѣлать.
— Какъ! всплеснувъ руками, воскликнулъ артисгъ:- да развѣ есть вещи, которыя бы наслѣдникъ Рэдклифа не былъ въ состояніи сдѣлать?…
— Я вамъ сказалъ, одинъ разъ навсегда, что въ настоящее время у меня въ распоряженіи очень небольшая сумма денегъ. Тсъ! ни слова больше! остановилъ Гэй дядю, ввернувшаго какое-то рѣзкое замѣчаніе на счетъ самовластія опекуновъ.