Мистеръ Эдмонстонъ разорвалъ первыя два письма, началъ третье, гдѣ говорилъ, что просьба Гэя подтверждается неопровержимыми доказательствами; но тутъ снова спутался, расхохотался и началъ просить Филиппа помочь ему сочинить отвѣтъ Гэю. Филиппъ продиктовалъ ему слѣдующее:
«Письмо ваше, полученное мною сегодня утромъ, поразило меня болѣе, чѣмъ я могъ этого ожидать; оно, по несчастію, подтверждаетъ тѣ свѣдѣнія, которыя у меня уже подъ рукою. Мнѣ извѣстно, что, вслѣдствіе недостатка характера, вы подпали подъ вліяніе неблагонамѣренныхъ людей, которые втянули васъ въ разорительную и унижающую благороднаго человѣка страсть — игру. Вотъ какимъ образомъ вы запутались и дошли до необходимости обратиться ко мнѣ съ просьбою о высылкѣ вамъ денегъ. Меня крайне огорчаетъ, что ни правила, въ которыхъ вы до сихъ поръ росли; ни обѣщанія, считавшіяся вами за святыню; ни даже чувства привязанности, высказанныя вами такъ недавно къ одному члену моего семейства, что, словомъ, ничто не могло удержать васъ отъ искушенія, которое, по моему мнѣнію, не должно даже было существовать для человѣка, серьезно занятаго своимъ образованіемъ.»
— Неужели мнѣ больше ничего не нужно говорить ему объ Эмми, — воскликнулъ мистеръ Эдмонстонъ. — Вѣдь негодяй почти обезчестилъ ее своимъ поведеніемть!
— Вѣдь вы сами сказали, что она еще не помолвлена съ Гэемъ? Какое же основаыіе имѣете вы на то, чтобы оффиціально объявлять разрывъ помолвки несуществующей? Притомъ, не нужно давать ему возможности играть роль жертвы. онъ сейчасъ скажетъ, что съ нымъ жестоко обращаются. Спросите его прямо, можетъ ли онъ оправдаться передъ вами; если нѣтъ, тогда ужъ кончайте дѣло. А теперь, погодите, — погодите, сэръ, — и онъ остановилъ перо дяди, уже задвигавшееся по бумагѣ. — Вѣдь вы еще ему не объяснили, въ чемъ именно вы его обвиняете.
Филиппъ подумалъ съ минуту и началъ снова диктовать.
«Я не считаю нужнымъ спрашивать, давно ли вы ведете такой безпутный образъ жизни; мнѣ легче думать, что вы испортились недавно; но ваше величественное требованіе, чтобы деньги были высланы немедленно, доказываетъ мнѣ, что вы быстро идете подъ гору. Мнѣ, какъ видно, нечего читать вамъ наставленія и предостерегать отъ перваго паденія. Теперь это ужъ поздно. Остается только умолять насъ, чтобы вы не увлекались и вспомнили, что отвратительная страсть къ игрѣ ведетъ всѣ свои жертвы къ униженію и бѣдности. Какъ опекунъ вашъ, я обязанъ употребить всѣ средства для уплаты тѣхъ долговъ, въ которые васъ втянулъ настоящій образъ жизки. Я все сдѣлаю, но съ условіемъ, чтобы вы имѣли ко мнѣ полное довѣріе; чтобы вы отдали мнѣ подробный отчетъ во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ; а главное, чтобы вы откровенно высказали мнѣ причину, заставившую васъ требовать отъ меня такую значительную сумму денегъ. Помните это, повторяю вамъ, что только чистосердечное раскаяніе и признаніе мнѣ во всемъ могутъ спасти васъ и возстановить въ моихъ глазахъ вашу репутацію, какъ честнаго человѣка.»
Строго обдумывая каждое выраженіе, Филиппъ диктовалъ очень медленно и часто останавливался; нетерпѣливый мистеръ Эдмонстонъ тотчасъ же вставлялъ свою мысль, попадавшую иначе совсимъ не кстати, портилъ все письмо, и его приходилось переписывать съизнова. Они провозились дотого, что на городскихъ часахъ пробило уже пятъ. Филиппъ вскочилъ, говоря, что если черезъ пять минутъ онъ не будетъ на станціи, поѣздъ уѣдетъ безъ него. Получивъ отъ дяди приглашеніе пріѣхать въ Гольуэль къ тому дню, какъ придетъ отвѣтъ отъ Гэя, Филиппъ поспѣшилъ проститься и уйдти. На счетъ письма онъ былъ спокоенъ. Почти два листа почтовой бумаги были исписаны, дядѣ оставалось подписаться, запечатать конвертъ и отправить его на почту. Проводивъ племянника, мистеръ Эдмонстонъ не выдержалъ, онъ съ какимъ-то чувствомъ наслажденія приписалъ въ концѣ письма слѣдующее:
«Отъ души желаю, чтобы вы могли оправдаться. Если бы десять человѣкъ присягнули мнѣ въ томь, что вы поступите съ нами такимъ образомъ, послѣ того какъ мы васъ приняли въ свою семью, какъ роднаго, и что вы осмѣлитесь посвататься за мою дочь, будучи уже на такой дурной дорогѣ, - я бы и тогда никому изъ нихъ не повѣрилъ. Даже теперь, если бы Филиппъ не доставилъ мнѣ ясныхъ доказательствъ, что всѣ слухи о васъ справедливы, я остался бы при своемъ мнѣніи, — что вы не виноваты. Филиппъ огорченъ не менѣе моего. Признайтесь мнѣ откровенно во всемъ, я даю вамъ слово, что выручу васъ изъ долговъ и ничего стараго не вспомню. Недаромъ же я вашъ опекунъ. Я не могу быть съ вами жестокъ.»
Онъ отправилъ письмо, взлѣзъ на свою длинноногую лошадь, и съ камнемъ на сердцѣ поѣхалъ домой. Выѣхавъ за городъ, онъ почувствовалъ, чтоего гнѣвъ на Гэя совершенно остылъ. Ему представилось веселое, счастливое личико дочери; бѣднаго отца взялъ ужасъ при мысли, какъ ей объявитъ, что Гэй недостоинъ ея руки.
— Не скажу ей ни слова, — сказалъ самъ себѣ добродушно мистеръ Эдмонстонъ: — пока не получу отъ Гэя отвъта.
Пріѣхавъ домой, онъ подѣлился своимъ горемъ съ одной женой, которая положительно утверждала, что Гэй такой же игрокъ, какъ Эмми; она ни на минуту не усомнилась въ его невинности, и посовѣтовала мужу молчать до времени.
ГЛАВА XV
Мѣстечко С.-Мильдредъ служило лѣтомъ пунктомъ сбора для лучшаго общества; его цѣлебный минеральный источникъ и репутація мистера Гэнлея, какъ искуснаго доктора, привлекали туда весь модный свѣтъ и были причиною быстраго возвышенія этого небольшаго городка, расположеннаго у подошвы великолѣпной цѣпи скалъ. Скромная растительность и бѣлыя, чистенькія виллы, совсѣмъ исчезали рядомъ съ темно-красными скалами, совершенно задавившими ихъ своимъ величественнымъ видомъ.
Миляхъ въ десяти отъ С.-Мильдреда, за скалами, находилось село Стэльгурстъ, приходъ покойнаго архидіакона Морвиля и мѣсто рожденія Филиппа и сестры его Маргариты. Приходъ былъ огромный, и тянулся вдоль всей цѣпи скалъ. Тамъ, между Стэйльгурстомъ и С.-Мильдредомъ, въ низкой долинѣ, сплошь покрытой мелкимъ цвѣтущимъ кустарникомъ и верескомъ, въ мѣстности, носящей у англичанъ названіе moorland, стояла уелиненная ферма Соутъ-Муръ, избранная мистеромъ Уэльвудомъ для временнаго пребыванія своего съ тремя студентами, готовящимися къ университетскому экзамену.
Пріѣхавъ въ С.-Мильдредъ, Гэй отправился съ первымъ визитомъ къ мистриссъ Гэнлей, которая была заранѣе предупреждена братомъ объ его пріѣздѣ и готовилась принять молодаго наслѣдника Рэдклифа подъ свое особенное покровительство. Гэю — оно могло, пожалуй, и пригодиться. Сестра Филиппа пользовалась большимъ почетомъ въ С.-Мильдредѣ; кругъ знакомства у нея былъ отборный, тѣмъ болѣе что имя ея отца издавна уважалось во всемъ околодкѣ; не имѣя дѣтей, мистриссъ Гэнлей находила возможность съ пользою употреблять свободное время; она, дѣйствительно, посвятила его своему образованію и развитію многихъ талантовъ, дарованныхъ ей природой; все это, взятое вмѣстѣ, сдѣлало ея домъ центромъ всего лучшаго с. — мильдредскаго общества. Она давала тонъ всюду: — ее избрали въ старшины клуба для чтенія, сдѣлали предсѣдательницей благотворительнаго общсства, и въ маленькомъ кругу своемъ вообще она играла главную роль. На ея литературные вечера приглашалось самое избранное общество: попасть кть ней, на одинъ изъ такихъ вечеровъ, считалось особенной привилегіей для простыхъ смертныхъ.
Мистриссъ Гэнлей была красивая женщина. Maorie находили, что она въ 32 года стала даже лучше, чѣмъ была смолоду. Ростомъ она была чуть ли не съ брата, и отличалась манерами чрезвычайно изящными. Увидѣвъ ее въ первый разъ, Гэй былъ пораженъ сходствомъ между нею, Филиппомъ и мистриссъ Эдмонстонъ, но выраженіе рта мистриссъ Гэнлей было крайне непріятно. У нея вообще, въ чертахъ лица, не было той кротости и почти дѣтской проототы, которыми отличалась мистриссъ Эдмонстонъ, а, рата она хотя и очень напоминала смѣлымъ, самодовольнымъ видомъ, но то, что шло къ мужчинѣ, вовсе не шло къ женщинѣ ея лѣтъ.
Пробывъ съ Маргаритой глазъ на глазъ не болѣекакъ съ четверть часа, Гэй убѣдился, что сестра имѣетъ то же свойство, что и братъ — раздражать его своимъ разговоромъ, такъ что онъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ возможности вырваться поскорѣе изъ ея изящной гостиной. Она въ подробности разспрашивала его о жителяхъ Гольуэля; о Лорѣ и Эмми отозвалась какъ о чемъ-то весьма ничтожномъ; немудрено: она оставила ихъ еще дѣтьми, когда выходила замужъ, и Гэй былъ очень доволенъ, что она объ нихъ не распространялась. Но что его глубоко уязвило, это ея колкія замѣчанія на счетъ дурнаго характера Чарльза, а главное, насмѣшливый полусострадательный намекъ, что добрая тетушка его страшно избаловала. Въ тонѣ ея голоса слышалось явное принебреженіе, когда дѣло касалось мистера и мистриссъ Эдмонстонъ. Будь это два года ранѣе, Гэй не выдержалъ бы и наговорилъ бы изящной лэди кучу дерзостей, но въ настоящую минуту онъ мастерски совладѣлъ съ собою, далъ ей коротенькій, почтительный отвѣтъ, но отозвался о дядѣ и теткѣ ея съ такимъ глубокимъ уваженіемъ, что мистриссъ Гэнлей, въ свою очередь, почувствовала себя въ неловкомъ положеніи передъ нимъ.