Вотъ показалась церковная башня, домъ священника весь въ зелени, коттэджы фермеровъ;- все на прежнемъ мѣстѣ; но второй весны въ жизни человѣка не бываетъ, и потому впечатлѣніе, полученное Филиппомъ отъ знакомой картины, не имѣло уже для него прежней прелести. Онъ остановился у домика старика-могильщика, чтобы повидаться съ его старушкой женой, Сусанной, которая души нечаяла въ мастэрѣ Филиппѣ. Онъ слѣзъ съ лошади, стукнулся въ дверь и отворилъ ее. Сусанна пила чай и, увидѣвъ незнакомаго гостя, вытаращила на него глаза.
— Батюшки мои! Неужто это мастэръ Филиппъ! — воскликнула она, и голова ея затряслась отъ радости, когда онъ заговорилъ. — Ахъ, сэръ! вотъ напугали-то вы меня! Какъ вы перемѣнились!
Филиппъ сѣлъ подлѣ старушки и разговорился съ нею. Ея простое, искреннее участіе, горькое соболѣзнованіе о смерти Гэя подѣйствовало на больное сердце Филиппа лучше, чѣмъ всѣ восторженныя поздравленія сесгры и докучливое ея вниманіе.
Сусанна передала ему, что покойникъ сэръ Гэй частехонько ходилъ на могилу архидіакана Морвиля, что онъ самъ помогалъ мужу ея обсаживать могилу деревьями! Въ послѣднее воскресенье передъ Михайлинымъ днемъ, въ тотъ годъ какъ онъ отъ насъ уѣхалъ, — заключила она, — сэръ Гэй цѣлый день провелъ одинъ, на кладбищѣ, и не молился въ церкви.
— А именно въ этотъ-то день, я и настоялъ, чтобы дядя принялъ противъ него строгія мѣры! — подумалъ Филиппъ, и совѣсть его сильно заговорила.
Взявъ ключъ отъ церкви, онъ прямо отправился на родительскія могилы и долго молился тамъ. Съ грустнымъ, но пріятнымъ чувствомъ оглянулся онъ на кладбище, съ которымъ были связаны лучшія воспоминанія его дѣтства и юности. Ему невольно пришло въ голову, съ какой гордостью онъ возвращался, бывало, домой, на лѣтнюю вакацію, увѣнчанный школьными лаврами и осыпанный наградами. Мать и сестра водили его съ собою въ церковь, и онъ шелъ, воображая, что составляетъ честь и славу всей своей семьи. А между тѣмъ, тутъ же ему вспомнились слова отца, очень хладнокровно принявшаго молодаго героя и положившаго руку на всю груду книгъ и аттестатовъ, привезенныхъ, вмѣсто трофеевъ, сыномъ.
— Все это, Филиппъ, — сказалъ почтенный архидіаконъ:- я отдалъ бы охотно за одно маленькое доказательство, что ты кротокъ и смиренъ сердцемъ!
Тяжело стало Филиппу сознаться, что онъ не далъ отцу при жизни этого утѣшенія, и ставъ на колѣни передъ его могилой, онъ повергся въ прахъ передъ невидимымъ Судіей сердца человѣческаго. Все, что наболѣло на его сердцѣ, все, что накипѣло въ больной его душѣ, все вылилъ онъ тутъ, въ горячей молитвѣ и слезахъ. Тихая отрада разлилась во всемъ существѣ его, и онъ вышелъ изъ церкви обновленнымъ человѣкомъ. Уходя онъ сказалъ Сусаннѣ нѣсколько ласковыхъ словъ. Не смотря на это, старушка, бесѣдуя на другой день съ сосѣдками, которыя охая объясняли ей, что мистеръ Филиппъ сдѣлался богачемъ, покачивала головой и вздыхая возражала:
— Да, что тамъ ни толкуйте, а я увѣрена, что онъ отдалъ бы все свое богатство, чтобы воскресить покойнаго джентльмэна! Мнѣ сдается, что онъ ненавидитъ деньги!
Возвратясь домой, Филиппъ собрался съ духомъ и написалъ къ дядѣ слѣдующій отвѣтъ.
С.-Мильдредъ, марта 12-го.
«Дорогой мистеръ Эдмонстонъ! Сознаюсь вполнѣ, что мое теперешнее письмо попадетъ совершенно некстати среди семейной радости, но я долженъ поневолѣ возобновить съ вами рѣчь о томъ, о чемъ я писалъ къ вамъ еще изъ Италіи, какъ только началъ выздоравливать. Тогда я былъ еще слишкомъ слабъ, чтобы ясно выразить свои мысли. Въ настоящую минуту я чувствую свою вину болѣе чѣмъ когда-либо; мое моральное страданіе увеличивается съ каждымъ днемъ, и я сжедневно жду вашего прощенія. Не смѣя надоѣдать вамъ собою, я позволяю себѣ только повторить, что моя любовь къ вашей дочери осталась неизмѣнною и останется таковою до моей смерти; я недостоинъ ея, я это знаю, я болѣнъ до сихъ поръ и физически и нравственно, но молчать — я болѣе не въ силахъ. Умоляю васъ, положите конецъ моимъ долгимъ страданіямъ, скажите, что я могу надѣяться на ваше согласіе. Будьте ко мнѣ добры попрежнему, объясните, въ какія отношенія я долженъ себя поставить къ вашей семьѣ. Очень радъ слышать, что вѣсти о здоровьѣ лэди Морвиль благопріятны; отъ всего сердца благодарю Чарльза за его письмо.
«Искренно вамъ преданный
«Ф. Морвиль».
Онъ началъ ждать съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ отвѣта на это письмо; но, какъ нарочно, почта привозила письма отовсюду, кромѣ Гольуэля. Отъ Мэркгама пришло длинное, сухое, совершенно оффиціальное посланіе съ предложеніемъ прислать отчеты по хозяйству. Но Филиппъ избѣгалъ всякаго разговора о Рэдклифѣ, выжидая случая переговорить сначала съ лэди Морвиль о всѣхъ своихъ планахъ и предпріятіяхъ на счетъ полученнаго наслѣдства. Вотъ почему онъ и отдѣлывался молчаніемъ на любопытные разспросы сестры:- когда онъ выйдетъ въ отставку, и намѣренъ ли онъ выхлопотать себѣ титулъ барона.