— Военный трибун Анний.
— Однорукий? — рявкнул Кука. — А ну приведи его, живо! Олух! Что стоишь! Беги! Скажи однорукому трибуну — Кука шлет привет из Эска.
Караульный если и колебался, то всего несколько мгновений, лишь до того мига, как сообразил: если Кука по имени определил, что трибун однорукий, — значит, лично знаком. Караульный опрометью сбежал с башни и вскоре вернулся с приказом открыть ворота.
Бенефициария провели в принципию. Здесь стояли две большие жаровни с красными углями, сообщая комнате приятное тепло.
— Погляжу я, частенько сталкивает нас Судьба на здешних дорогах! — хмыкнул Кука при виде однорукого трибуна.
— Кука! Так и знал, что явишься следом, — приветствовал бенефициария Анний сомнительной шуткой.
— Я смотрю, в здешних местах все заделались в пророки! Куда ни приди, все уже всё знают наперед, только по-прежнему делают глупости. — Куку шатало от усталости, и он опустился на скамью, вытянув перевязанную разорванной туникой ногу. Сквозь грязную ткань проступала черными пятнами засохшая кровь.
— Кто же еще может принести плохие вести — только ты, воспитанник злобной кукушки, — отозвался военный трибун.
— Кукушки не воспитывают детей… Пора бы знать, — лениво отбрехался Кука.
Они не были друзьями, но и не враждовали. Просто каждая их встреча соединялась с какой-нибудь бедой. В первый раз Кука отыскал клад в горах, Анний же, пытаясь этот клад перевезти в римский лагерь, потерял немало солдат и лишился руки. Во второй раз встретились они, когда Куку и его товарищей центурион Нонний хотел распять как предателей. Тогда Анний легионеров спас, но от той драки не на жизнь, а на смерть остались на шкуре Куки две отметины. Теперь же (нетрудно было предположить) Кука явился в лагерь в одиночку, падая от усталости, не потому, что торопился сообщить о награде или принять участие в пирушке.
— Где Лонгин? — повторил Кука.
— Легат и его люди уехали три дня назад. Теперь их не догонишь. — Военный трибун кивнул на изувеченную ногу Куки. — Я велю своему медику тебя осмотреть.
Личный раб военного трибуна принес Куке вина с горячей водой и миску с похлебкой и вышел. Бенефициарий зачерпнул бобов с салом, проглотил пару ложек. Третью до рта не донес — только измазал бороду. Сказал, умоляюще глядя на трибуна:
— Пошли кого-нибудь за ними. Это ловушка. Подлая-преподлая ловушка. Здешние волчары хотят сцапать Лонгина. Я бы и сам пошел, но, как видишь — сейчас из меня гонец никудышный.
Военный трибун молча смотрел на Куку несколько мгновений, потом отрицательно покачал головой:
— Нет, не пошлю.
— Что?! — Кука аж подпрыгнул и тут же взвыл от боли — так отдалось резкое движение в искалеченной ноге.
— Не пошлю, — повторил Анний. — Во-первых, мой человек не догонит Лонгина. Во-вторых, даков в отряде легата столько же, сколько и римлян. Если Лонгина хотели захватить в плен, то уже захватили или в ближайшее время захватят. Не нам соревноваться с варварами на горных тропах осенью и зимой.
— Значит, так?
— Именно. Я не буду губить своих людей ради дела, от которого не будет пользы.
— Прежде ты был не так осторожен, — заметил Кука.
— Я научился благоразумию. — Военный трибун сел рядом с бенефициарием, погладил культю. — За урок пришлось дорого заплатить. Мой приказ: подлечи ногу, возвращайся в Эск, пока зима окончательно не засыпала дороги снегом.
Кука не ответил — вдруг выхватил кинжал, и в следующий миг клинок оказался у горла трибуна.
— Ты пошлешь за ними самых лучших гонцов на самых резвых скакунах. Каждому дай сменную лошадь. Немедленно! Сейчас!
— Я просто погублю людей. — Анний поморщился, но не сделал попытки освободиться.
— Погубишь. Потому что заранее смирился с поражением. А я — нет. У них есть шанс догнать Лонгина. Если будут стараться.
Есть события, противиться которым невозможно. Ты из силков, а Судьба опять толкнет тебя на покинутый путь. Ты — в кусты, а молния кусты подпалит. Видать, был жребий Приску и Лонгину ехать в Сармизегетузу, иначе бы Судьба как-нибудь иначе распорядилась доставленным из Дакии письмом. А так привез его Кука в Дробету на пятый день после отъезда Лонгина и его свиты.
Кука зашел в комнату Приска (здесь теперь разместились трое — Тиресий, Оклаций и Фламма), положил таблички перед предсказателем.
— Читай, — только и бросил старый товарищ, а сам тут же налил себе из кувшина неразбавленного вина (оказалось местное, из долины Алуты, весьма недурное, просто сочинителями еще не прославленное).