Каждый вдох дается с большим трудом, а сердце лупит по ребрам. Титаническим усилием воли заставляю себя остаться на месте и не рвануть к отцу, чтобы вцепиться ему в глотку.
— В безопасном месте, — хмыкает он, залпом осушает содержимое бокала и не хотя поднимается на ноги.
— Где? — тихо рычу я, опасно оскаливаясь. Нас разделяют несколько десятков метров и вся моя выдержка. Где-то на задворках сознания бьется отчаянная мысль, что не дает мне сорваться. Если я сейчас сделаю что-то не так, то сына больше не увижу. Поэтому держусь изо всех сил, сохраняя спокойствие.
— Ты предал меня… Разве я был тебе плохим отцом?
Это даже звучит смешно. Он вообще в уме? — слова летят в меня подобно пулям, но я ловко уворачиваюсь.
— Разве ты был мне отцом?
Это даже звучит смешно. Он точно в своем уме? Похоже, что нет. Вглядываюсь в его лицо, глаза лихорадочно блестят, а губы кривятся в язвительной ухмылке.
— Зачем ты так со мной поступил?
— Как «так»? — осторожно спрашиваю и незаметно осматриваюсь. Мы одни. Никакого движения нигде не видно. Какую же он затеял игру? Пока не понимаю, а пора бы узнать правила.
— Ты сдал меня Виннику. Как-то это не по-мужски…
Уже знает. Что ж, тем лучше.
— Во-первых, он все равно бы узнал в скором времени, — неопределенно пожимаю плечами, чтобы скрыть нервозность. — А, во-вторых, своя шкура гораздо дороже, не так ли? — говорю с вызовом и ненавистью. Все-таки я хороший сын и отлично выучил все уроки, что преподавал мне отец.
— Какой ты… Слабак.
— Весь в тебя, — с готовностью возвращаю ему снаряд. — Ты сам меня таким воспитывал.
Медленно двигаюсь по комнате, разглядывая каждый угол. В конце коридора замечаю лестницу наверх. Надо проверить там.
— Плохо я тебя воспитал, — хмыкает он с презрением. — Жалким ничтожеством.
— Где мальчик? — настаиваю я, игнорируя его оскорбления. Пусть называет, как угодно, я с легкостью переживу все это, но отдаст ребенка.
— Неужели ты готов вот так просто лишиться всего? — отец проходит по комнате и останавливается около камина, грея руки в пламени. — Я же тебя зажал по всем фронтам.
— Да плевать мне на все, — выплевываю ему почти в лицо. — Подавись ты своими деньгами, скажи только где мой ребенок!
— Ну раз так, тогда ты не будешь против поставить подписи в нескольких документах? — отец жестом указывает на стол, где лежат какие-то бумаги. — Телефон свой оставь там же.
Послушно подхожу, оставляю телефон и мельком пробегаюсь по написанному. Завещание. Мое. На его имя. Едва сдерживаюсь чтобы не рассмеяться. Большего бреда я еще не встречал. Зачем завещание, если выйдя отсюда, я его сразу перепишу. Дарственная была бы куда эффективнее. Ну да расспрашивать не собираюсь. Хочет завещание — плевать. Расписываюсь на двух одинаковых листах и беру их с собой.
— Где сын?
— На втором этаже, — довольно ухмыляется отец. — В самом конце коридора.
Отдаю ему завещание и со всех ног бегу к лестнице. В голове бьется лишь одна мысль — только бы с мальчиком все было хорошо.
Взлетаю на второй этаж и останавливаюсь в растерянности. Коридора два, расходятся в разные стороны. Куда идти сначала?
— Сережка! — кричу я и превращаюсь вслух.
— Папа! — раздается слева детский крик.
Слава богу, живой. Бросаюсь туда. В самую последнюю комнату. Закрыто.
— Я сейчас. Отойди от двери.
Делаю пару шагов в сторону и с размаху врезаюсь в дверное полотно, снося его к чертовой матери.
— Папочка, папа, — громко всхлипывает Сережка и кидается ко мне. — Я так испугался.
Подхватываю его на руки и прижимаю к груди, мельком осматривая. Его колотит, из глаз текут слезы, но вроде цел. Видимых повреждений, по крайней мере, нет.
— Все хорошо. Все уже позади, — шепчу ему и глажу по спине, чтобы хоть немного успокоить.
Слышу странный звук в коридоре, но не могу понять, что это. Инстинктивно сильнее прижимаю к себе сына и выглядываю из комнаты. Оранжевые языки пламени лижут лестницу и стремительно расползаются по сторонам. Твою дивизию. Попадос. Откуда-то снизу доносится зловещий смех отца и все стихает. Теперь понятно зачем ему мое завещание. Мразь.
— Папа, пожар, — взвизгивает Сережка и начинает вырываться.
Возвращаюсь в комнату и закрываю дверь. Спускаю сына на пол, сдергиваю с кровати покрывало и затыкаю щель внизу, так дым медленнее проникнет к нам. Еще бы, конечно, смочить водой, но взять ее негде.
— Папочка, папа, — канючит Сережка и заливается слезами, прижимаясь ко мне. — Мне страшно. Очень страшно.