Я прокручиваю это снова и снова, и ненавижу его, за все что он сделал, а точнее… хочу ненавидеть, но не могу.
И вместо того чтобы выплеснуть ему в рожу свою агонию, оглушить болью и правдой, впиваюсь ногтями в свои ладони, и заставляю своё натянутое, как струна тело, успокоиться.
Если до вчерашнего дня у меня были какие-то сомнения, что ему не все равно, то теперь от них не осталось и следа. Ему плевать. Так зачем рвать свою душу. Пусть думает что предала, не любила, пусть ненавидит… Мне уже безразлично.
— Что случилось, Юль? — надтреснутым голосом при этом ни единого намека на насмешку, в нем волнение и едва сдерживаемое бешенство.
Не верю. Твердит Станиславский в моей голове.
Неимоверным усилием воли беру свои эмоции под контроль и поднимаю снисходительно бровь.
Как говорят, делаю хорошую мину при плохой игре.
Слезы обжигают глаза, но я давлю их в себе. Растягиваю губы в фальшивой улыбке и шепчу.
— Недостаток профессионализма с замдиректором случился, а талант и рвение не оценили.
На несколько долгих секунд повисает напряженная пауза. А у Саши лицо приобретает серый оттенок, в гроб краше кладут. Он судорожно сглатывает, сжигая меня диким, полыхающим взглядом, а его захват рук на моем теле становиться все крепче.
— И не трогай меня. Не прикасайся. Все вы мужики одинаковые. — толкаю, что есть мочи в грудь, вырываюсь, а сделав лишь несколько шагов, чувствую, как у меня подкашиваются ноги и темнеет в глазах.
Не знаю сколько боли, горя… способна вынести человеческая психика, моя уже явно не вывозила, поэтому я просто осела на землю, как мартовский снег.
Глава 32
Очнулась со страшным шумом в черепной коробке вызваным очередным кошмаром. Если вы когда нибудь тонули, то можете ясно представить, какого это.
Я просто захлебываюсь этим паническим чувством ужаса и беспомощности, а потом подскакиваю на постели, обливаясь холодным потом и цепенею с выпрыгивающим из груди сердцем.
И вот находясь в этом состоянии я открываю глаза, и вижу белые стены, а в нос бьет резкий больничный запах. Первая же мысль в моей нездоровой голове. "Что с моим ребенком что-то случилось."
С огромным трудом уговариваю себя не паниковать.
И прислушиваясь к своим ощущениям, накрываю рукою живот. Это движение отзывается тянущей болью где-то внизу…
Моментальный липкий страх начинает сотнями игл покалывать кожу. В это мгновение открываются двери, а на пороге виновник всех моих бед.
Втянув с шумом воздух, не справляюсь с накрывшей меня в доли секунды истерикой.
— Ненавижу! — вырывается из моих пересохших губ.
— Это все из-за тебя! — бросаю в застывшее, каменное лицо.
— Убирайся! Уходи! — срываюсь на дикий крик.
— Убирайся!.. Убирайся! — ору до хрипоты в горле. На мои вопли сбегается весь медперсонал и пытается меня успокоить.
— Что с моим ребенком? Пожалуйста скажите что с ним? — мои крики постепенно превращаются в щенячий вой. Если с ним что-то случилось я себе никогда не прощу. Меня трясет от внутреннего ужаса.
— Пусть он уйдет! Это из-за него. Это все из-за него. — Твержу как мантру. Не унимаясь.
— Успокойтесь пожалуйста! Вам нельзя нервничать.
— С ребенком все хорошо. — слышу строгий голос. Склонившейся надо мной и удерживающей меня за плечи медсестры. Всматриваюсь в ее лицо в поисках правды.
— Успокойся моя хорошая. Твой ребеночек в порядке, а ты можешь ему навредить, если немедленно не прекратишь истерику. — уже мягко, с человеческим состраданием и материнской заботой в глазах.
Укладывает меня на подушку, разворачивается и обращается к застывшему как идол на пороге Саше.
— Выходите! Что вы встали? Вы не видете, как ваше присутствие сказывается на состоянии больной. — оттесняет его назад своими немалыми габаритами.
— Немедленно покиньте палату. Вы тревожите пациэнтку, а ей противопаказаны любые волнения. — и практически насильно выталкивает его за двери.
Как только Саша оказывается по ту сторону стены, становиться легче дышать.
А еще по всей видимости мне что-то вкололи, поскольку я чувствую, как наливаясь тяжелеют мои веки, а глаза закрываются.
Следущие пару дней проходят в размышлениях, тоске и слезах. Не так я себе представляла свою жизнь и свое будущее материнство. И от этого становится до слез паршиво. Поэтому я запрещаю себе даже думать в ту сторону, чтобы не воспоминать и не нервничать лишний раз.