– Есть будешь, Данилушка?
– Я людей пригласил! – показал мой дружок на меня и Настю. – Будем!
Никогда еще мне макаронный суп с фрикадельками не казался таким вкусным. За обедом выяснилась еще одна любопытная деталь. Бабка оказывается, знала, что управляющий банка никакой Даниле не отец, но была не против его усыновления. Тяжело одной растить прожорливого троглодита.
– А я, – заявила Настя, – как только узнала, что он тебе никто, машину им в отместку разбила.
Мы с Данилой переглянулись. Ну, чего врать? Узнала она об этом от Данилы, уже после того, как врезалась в дерево.
Сегодня мы с ним были великодушны. Не стали ее ловить на такой мелочи, пусть потешит самолюбие, и собственную оплошность представит как акт возмездия. А потрясенный последними событиями Данила до конца дня не выходил на улицу. Его обычный резкий тон сменился на ласково-жалеючий. Только и слышалось: бабуля, тебе помочь; бабуля, ты отдохни; бабуля, я сам. Оказывается под панцирем грубоватого мужлана скрывалась нежная и отзывчивая душа. После обеда я первым попрощался с Данилой. Выйдя проводить меня, он попридержал меня у калитки.
– Приходи в полночь и принеси пчелиную сетку, а резиновых перчаток у меня полный сарай, бабка из банка нанесла!
– Зачем?
– Сходим, ДУБ проверим!
– На ведре же телефонные номера записаны были, Настя сказала! – постарался я его отговорить от сумасбродной затеи.
– Слушай ты ее больше, она тебе еще и не такого наговорит!
Глава 9. Крутой поворот
Я шел домой и размышлял, кто из них прав, а кто несет ахинею. Сказано же было, что на ведерке записаны телефонные номера пассий управляющего банка, чего еще надо? Зачем лезть ночью на дуб, что там искать? Другому был я рад, и сожалел и радовался одновременно, что мой дружок остается со мною на все лето. Мой эгоизм задушил на корню, нахлынувшее было на меня чувство сострадания. Никуда не денешься, придется лезть, иначе, что это за дружба? Мои дед с бабкой, которые были в курсе всех Данилиных дел, первым делом, конечно, поинтересовались его судьбой.
– К бабке вернулся! Не приняли его! Рожей не вышел!
– Как же так? Весь город говорит, что он его незаконнорожденный сын! А бабку, зачем тогда принимал на работу в банк?
Что я им мог сказать? Что ее устроил на работу внук? Кто мне поверит? Я промолчал.
– Ну, иди ужинать!
– Не хочу!
Еще с вечера я приготовил сетку от пчел и рано ушел спать. Когда дед с бабкой утихомирились, я тихо вылез в окно. Данила меня уже ждал. Знакомой дорогой мы прошли к бывшему пионерскому лагерю, а теперь загородной усадьбе Владлена Петровича. Хорошо что дуб с дуплом был в дальнем конце огромного парка. Вероятность встретить здесь, кого-либо ночью была нулевая. Я не пробовал даже отговаривать моего дружка от никчемной затеи. Пусть сам убедится в правоте Настиных слов. Ничего в дупле не должно быть. Не будет зрелый человек, как мальчишка прятать по ямам и деревьям деньги, на это существуют офф-шорные зоны.
Металлический забор для нас не преграда. Вот и тот единственный, величественный дуб. Данила натянул на руки резиновые перчатки и надвинул на затылок пчеловодческую сетку. Я помог ему вскарабкаться на нижний сук. Мой приятель медленно полез наверх. Потекли томительные минуты ожидания. Что он там делает наверху мне не было видно, но через несколько минут он стал спускаться вниз и, наконец, спрыгнул на землю. В руках у него ничего не было. Вот и подтверждение тому, что цифирь на дне ведерка, обычные телефонные номера.
– Убедился сам?
– Ага!
Мы снова перелезли через ограду. Когда мы отошли на приличное расстояние, Данила стал доставать из оттопыренного кармана перевязанный бечевкой небольшой пакет.
– Гляди!
Бечевка лопнула и на землю, в лунном свете просыпались тысячерублевые купюры. Мы пересчитали их. Двести. Двести тысяч рублей. Я подумал о том, что эта сумма ни с какого боку не должна была оказаться в дупле. Мы же с Данилой ее нарисовали на дне ведерка только сегодня утром. Там раньше значились другие цифры, кажется, ДУБ – 125 200. Не натекли же на них проценты!
А Данила сложил деньги обратно в бумажный пакет, и тут мы увидели внутри него надпись, выведенную крупными заглавными буквами: «ЗА СООБРАЗИТЕЛЬНОСТЬ!»
Когда мы выбрались за ограду, примолкший Данила горько обронил всего одно слово:
– Откупился папашка!
– Да ладно, не переживай, – попытался я его успокоить, – пошли домой!
Но мой дружок неожиданно присел на край дороги и склонил голову к коленям. «Плачет наверно», подумал я. Как утешить его в этой ситуации я не знал. Не каждый день находится отец и тут же теряется. Я молча стоял рядом давая ему успокоиться. Пусть поплачет, слезы обладают целебными свойствами, облегчают душу. Прав я оказался. Данила глубоко вздохнул, зло вытер кулаком мгновенно припухшие глаза и глухо объявил:
– Сегодня же днем я ему верну все; и лодку, и спиннинг, и его паршивую палатку. Не нужно мне от него ничего!
– Ты что? – попытался я его образумить, -он себе этого добра сколько хочешь купит, а у тебя лодка, как память останется. И он, может быть вспомнит когда-нибудь тебя, увидит твою книжку Нострадамуса, и вспомнит.
Черт же дернул меня за язык с этим пророком давно минувших дней, с Нострадамусом. Нет, чтобы помолчать в тряпочку, не мычать, мне обязательно надо вылезть с комментариями. Хотя, если честно сознаться не черт искушал меня, а блюл я свой собственный интерес. Никак не хотелось мне расставаться с лодкой. Что она у Данилы, что у меня, какая разница, ловить-то рыбу будем вместе, с нее. А оскорбленный и униженный дружок на мои аргументы посмотрел с другой стороны.
– Верну! Обязательно все верну! А то пойду с лодкой на озеро, а надо мной начнут насмехаться, что он ею от меня откупился. И бабке она каждый день будет напоминать о нем. Нет – верну! С глаз – долой, из сердца – вон. И ему, ничего не оставлю. Пошли обратно!
– Куда?
– За Нострадамусом.
Никакие мои доводы на него не действовали, хоть кол на голове теши. Данила уперся, как бык и стоял на своем.
– Пошли! Мне Вадька показал, как можно ночью из дома по-тихому выбраться. А раз можно выбраться, значит можно и забраться.
Крайнее окно в доме должно быть открыто.
Что поделаешь, охота -пуще неволи. Пришлось и мне вслед за ним лезть через ограду. Я лез и молился, в надежде, что окошко будет закрыто. Нужное нам окно было с тыльной стороны дома и находилось на уровне нашей головы. Бог мои молитвы не услышал. Или бога нет, или плохо я молился, но когда Данила легонько толкнул раму, окошко без скрипа поддалось. Первым полез мой бесстрашный дружок. И подсаживать его не пришлось. Прямо под окном непонятно для чего в стену был вбит декоративный крюк. Пришлось и мне вслед за ним лезть в дом, не светиться же здесь одному на открытой площадке. Помещение, в которое мы забрались, было обычным туалетом. Сердце с непривычки гулко ухало. А нам еще надо было добраться до третьего этажа, до комнаты Данилы. Сейчас по коридору, а потом по парадной лестнице наверх.
Когда мы выглянули за дверь, мне показалось, что огромный дом погружен в спячку. Ни одного звука ниоткуда не доносилось. Коридор и парадная лестница были освещены тусклым, непонятно откуда идущим приглушенным светом.
– Прислуга спит во флигеле, остальные на третьем этаже, но в другом крыле, – шепотом объяснил мне Данила, закрывая дверь в туалет. – Никого не должны встретить, второй час ночи. Спят наверно все без задних ног!
Однако когда мы поднялись по лестнице на второй этаж, из гостиной до нас донеслись приглушенные голоса. Знакомым голосом кто-то сказал:
– Кажется, сквозняком потянуло!
Затем раздался повелевающий бас Владлен Петровича.