Тогда я вспомнил все фильмы про боевые искусства, потом подумал, и принес в палатку трофейные доспехи, снятые с отца Аста. Еще во время путешествия кирасу, и латные руки подогнали умельцы из отряда. Сейчас доделывали ноги.
— Смотри, видишь синюю эмаль? — сказал я своему неожиданному ученику. Паренек кивнул. — Возьмешь вот это, посыпаешь песком, трешь. У тебя скоро отнимутся руки, но ты должен продолжить сразу, как они снова начнут шевелиться. Когда очистишь весь доспех, тебе или пора будет жениться и значит к мечу ты не годен, или у тебя появиться в руках сила. Тереть нужно вот так. Как только ты закончишь, ты достаточно окрепнешь и я продолжу тебя учить владению оружием. Сейчас ты слишком слаб.
Паренек вскинулся, но промолчал. Потому что немой. Ха-ха. Я выдержал его взгляд, и с тех пор в моей палатке постоянно раздавалось тихое «шир-шир». Получалось очень неплохо, на самом деле — как только паренек выкладывался на полную, а работа была трудоемкая и выматывала быстро, я подходил к нему, давал магический «заряд бодрости» и немного лечения, потом придумывал для него новый издевательский способ как теперь тереть доспехи, стараясь чтобы у него гармонично развивались мышцы, и отходил. Но не спускал глаз. Как только «шир-шир» затихал, я тут же неодобрительно на него смотрел. Это заставляло его выкладываться полностью. Все же, от ученика зависит не всё.
Ланс называл его «Шаркуном» и вообще подначивал, намекая что он занимается каким-то онанизмом. Мы со Сператом, почти не сговариваясь, назвали парня Волоком. Иногда пацан водя по стали издавал очень похожее шуршание то, какое мы слышали в Кровавом Волоке. Сначала нас это веселило, потом привыкли.
За столом пацан не мог донести еду до рта, ему приходилось помогать. В общем мучался бедняга сильно — но оно того стоило. С одной стороны, мне было чем убить время. С другой, за неделю пацан заметно окреп и расширился в плечах. А его лицо, когда через неделю он принес и бросил к моим ногам блестящие, будто полированные доспехи, надо было видеть. Столько гордости. И тогда я вытащил из жадносумки латные ноги, покрытые синей эмалью. Они были готовы и уже опробованы мной пару дней назад, но я ждал именно этого момента. То, как бедняга изменился в лице, как рукой сняло мое плохое настроение. Я два дня ходил и посмеивался. А паренек кидал на меня полные ненависти взгляды. И шаркал ноги.
Конечно, таким же здоровым, как Сперат моя магия его не сделает, но зато он по моей просьбе отжался сто двадцать шесть раз.
Кроме этого я, наконец, сподобился написать в Караэн письма. Довольно много Вокуле, поэтому пришлось и жене выдать не меньший объем. От нашего отряда периодически кто-то уезжал в Долину. Правда, были и те, кто приезжал присоединиться к нам. Кроме того Таэн был оживленным городом на перекрестке дорог. Торговли здесь было намного меньше, чем в Караэне. Зато сюда шли паломники со всего человеческого мира. Мне было интересно останавливаться и разговаривать с ними, выясняя детали их быта и просто мнение о мире.
Как только я нашел, чем себя занять, моя ироничная судьба немедленно решила, что пора меня бросить в поток событий.
Глава 2
Тихий омут
Есть красивая аллегория на события, которые не зависят от человека, но которые становятся причиной его бед и даже гибели. И это про камень, который столкнули со склона горы. И вот, значит, этот валун, стронутый с места злокозненной волей, катится и увлекает за собой другие камни. А уже скоро огромная лавина камней несется вниз, увлекая за собой и попавших в неё людишек.
Непреодолимая стихийная сила, идеальный образ. Насчет первого можно согласится — и простого крестьянина и владетельного сеньора может подхватить непреодолимая сила обстоятельств и переломать или унести прочь. А вот насчет первого камня я бы поспорил. Будничный трагизм состоит в том, что этого «первого камня», с которого всё началось — нет. Ещё в своем мире я осознал, что живу в чудовищном по размерам, геологического масштаба, водовороте, монструозной каменной мельнице, непрерывно перемалывающей целые государства, не то что жизни отдельных людей. Только некоторым везет настолько, что они рождаются и умирают на относительно спокойных участках, не затронутых бесконечно равнодушным хаосом исторического процесса.