— Может, там кольчуга? — с сомнением спросил мой оруженосец. — Или…
— Или не кольчуга, — перебил я Сперата. Так же, как кольца кольчуги, могут звенеть только монеты. И, судя по характерному звону, если это кольчуга, то она сделана из серебра.
— Сеньор! — тонким, испуганным голоском, закричали раньше, чем я успел сказать что-то еще. Я повернулся на звук и со второй попытки навелся прорезями на стоящего на коленях тощего паренька. Его лицо было знакомо. Это именно он подавал пехотинцу, которого я посвящал в рыцари после Фрозена, роскошный рыцарский шлем. Я еще тогда подумал, что они похожи. Скорее всего, сын.
— Сеньор… — а паренек то рыдает. Он давил рыдания, сглатывал, и тянул ко мне руки в мольбе.
— Сеньор Магн Итвис! — грозно гаркнул на него Сперат.
— Се… се… се… — бедолага от этого окрика совсем расклеился.
Я соскочил с телеги, опустился на одно колено рядом с пареньком, почти нежно взял его за плечо, и тряханул так, что у бедолаги аж зубы лязгнули.
— Чего надо, говори! — спокойно, но жестко велел я.
— Мой отец… Я знаю, вы тоже лекарь… Умирает… Прошу вас… Простите… Пожалуйста! — и поднял на меня полные слез глаза.
— Где⁈ — спросил я. Паренек махнул рукой в сторону, и вскочил на ноги.
— Волок! Коня! — мой паж скорчил такую недовольную рожу, что я почти услышал как он неодобрительно бурчит. Но это, конечно, не могло быть правдой. Выпустив из рук ногу трупа Великого Ресиниана Крушителя, с которой он сятгивал поножи, Волок направился к Коровиэлю. Надо отдать ему должное, он сделал это бегом. Я повернулся к оруженосцу. Только теперь догадавшись поднять забрало, я велел ему. — Сперат, эта телега наша. Сторожи. Ланс, ты тоже!
Я вскочил на Коровиэля и крикнул зареванному пареньку-пехотинцу:
— Что встал? Веди! Бегом!
Глава 20
После битвы
Забавно, но я почти не помнил происходившее после битвы. Сразу после поединка в памяти остались только короткие обрывки воспоминаний. Вот я мечусь по полю боя в поисках Фрозена, а рядом со мной истерит сын Леонхарта. Кричит мне в след, когда я уезжаю от его отца. Тот ранен, но я остановил кровь, стабилизировав его отца. Мне приходится вернуться, чтобы влепить ему леща. И повторить приказ:
— Собери всех раненых!
Почему я ищу Фрозена? Может, что-то почувствовал. Может из-за того, что увидел перемазанных в пепле и крови его семью, деловито набивающих мешки. Довольные, как бомжи нашедшие в мусорки ящик водки. Я боялся что их ограбят, если они не присоединятся к Фрозену.
К счастью, меня быстро нагнал Сперат на лошади и спросил, куда я еду. Я объяснил. Он показал рукой.
Леонхарт отделался ударом копья в грудь, которое пробило его кожаную куртку с нашитыми обрывками кольчуги и погрузилось от силы на десять сантиметров. Ранение тяжелое, по себе знаю. Но поправимое. Фрозену повезло меньше. Его изрубили чуть ли не в куски. Страшная рана поперек лица, от левой скулы, наискось, до подбородка. Все зубы наружу. Сам весь в крови, стеганка в лохмотьях, как будто её канцелярскими ножами бешенные кошки полосовали, из остальных видимых повреждений — не хватает правой руки.
Лекарь рядом с ним смотрит на меня и отрицательно качает головой. Я спрыгиваю с коня и ладонями собираю своему сотнику лицо, стараясь не защемить осколками костей болтающийся язык. Он все время хрипит и пытается что-то сказать. И дергается, машет культей. Я осторожно вливаю в него немного лечения, чтобы он продержался пару минут.
— Удивительно, как он все ещё жив… — бормочет лекарь. — Я не тратил на него магию, оставив для других. Думал что он скоро умрет, но он все ещё жив.
— Не договорил, — цинично хмыкает Ланс. Я только потом понимаю, что это шутка. Намекает на таэнскую привычку поболтать. Как по мне, караэнцы не сильно в этом уступают местным. В тот момент я отвечаю ему серьезно:
— Он зовет жену. Не хочет умирать, не увидев её в последний раз. Что встали? Всех раненых сюда!
Это лишнее. Лекарь с обычным именем Третьяк, уже и так организовал нечто вроде полевого госпиталя. Ему помогают еще двое таких же, с сумками лекарей на поясе и свертками полотняных полос через плечо. Это вместо бинтов. Местные символы медицины. Все остальные, включая женщин и детей, грабят лагерь. Ланс и Сперат деловито и грубо подтаскивают раненых поближе. Их тут немного, всего человек пять. Такие же тяжелые, как Фрозен.
Фрозен, наконец, потерял сознание и обмяк в моих руках. Но я чую в нем жизнь. Однако, это не надолго. Я нащупываю демоническую жемчужину одной рукой, смотрю на культю Фрозена. Его рука отрублена в том же самом месте, что и та, которая болтается до сих пор на моем шестопере. Хотя, это не удивительно — схожая школа фехтования. Наверняка удар, разрубивший Фрозену лицо, был нанесен снизу. Я бы бил именно так, учитывая его шлем. Мне вдруг приходит в голову дикая идея. Я приставляю отрубленную руку с шестопером к культе Фрозена. В моей руке проносятся мысли о группах крови, об отторжении тканей, но мне некогда. Я встаю над Фрозеном, сжимая в кулаке демоническую жемчужину. Поднимаю кулак над шлемом и кричу: