Ее щеки покраснели, и ей пришлось отвести глаза.
— По крайней мере, я не единственная. Я знала, что ты любитель книг и чудес, Марлоу, но тебе пришлось развеять все ожидания и стать оракулом? Это немного чересчур драматично, тебе не кажется?
Марлоу рассмеялась — искренним, смиренным смехом, который поднял тяжелую тяжесть в воздухе, которая угрожала задушить Фэйт. Она обрадовалась, увидев широкую ухмылку на лице кузнеца, и поняла, что тогда им не нужны были словесные подтверждения; их души слились воедино. Теперь Фэйт видела это яснее, чем когда-либо. Они оба бросили вызов шансам на существование. Это было облегчением, что Марлоу уже знала о ее способностях. Фэйт не чувствовала себя таким уж чудаком природы. Она найдет способ рассказать Джейкону и о них тоже — о них обоих. После всего, через что он прошел, после всего, чем пожертвовал ради них, он заслуживал знать.
Один последний вопрос беспокойно, почти болезненно терзал ее разум, пока она боролась с тем, чтобы сформулировать слова. Она не знала, сможет ли справиться с ответом или даже захочет его знать. Но единственным человеком, который мог бы дать ей это, кроме Ауриалис, была Марлоу с ее даром.
Когда тишина воцарилась, она проиграла битву и выпалила:
— Ты знаешь, кто мой отец?
Марлоу бросила на нее мрачный взгляд. Кровь Фэйт стучала в ушах, словно пытаясь помешать ей услышать ответ кузнеца. Когда ее подруга покачала головой, у Фэйт свело живот. Она не могла быть уверена, что было более болезненным: разочарование или облегчение. Часть ее стремилась открыть свое истинное наследие; ее наследие фейри. Но еще большая часть, как она поняла, хотела еще какое-то время оставаться в блаженном неведении.
Марлоу заговорила.
— Я не знаю, кто он, но я верю, что тебе еще не пришло время это выяснить. Ты должна выполнить сделку.
К черту эту проклятую сделку!
Внезапно в ней закипел гнев из-за того, что, возможно, она больше ничего не могла контролировать. У нее скрутило живот, когда она почувствовала, что не сдает карты в своей собственной жизни. Она может быть Наследницей Чудес, что бы это ни значило на самом деле, но она также чувствовала связь с другим существом — с Ауриалис. Она привязала себя к самым корням этого леса в своем отчаянии, чтобы заполучить юколитов и спасти своего друга. Это была ловушка, и теперь она чувствовала себя в перетягивании каната между двумя всемогущими существами.
— Мне нужно получить доступ в замок, — сказала Фэйт, ее тон стал мрачным.
Марлоу нахмурила брови.
Она решительно вздернула подбородок, глядя на яркий, сверкающий лес. Несмотря на его красоту, она была полна решимости освободить свою душу из тюрьмы.
— Я заключила сделку, чтобы получить юколитов, которые спасли Джейкона. Мне нужно восстановить храм Ауриалис… и для этого нужно попасть в замок. — Она осмелилась взглянуть на свою подругу, хотя та, казалось, совсем не удивилась этому безрассудному поступку. Брови Фэйт расслабились и приподнялись в осознании.
— Но ты уже знаешь это, не так ли?
Марлоу застенчиво улыбнулась.
— Я знала, что твой путь приведет тебя в королевский дом. Вот и все, — призналась она.
Фэйт фыркнула от смеха. Ее подруга всегда будет на шаг впереди всех, решая конфликты, которые еще только должны были возникнуть.
— Есть один человек, которого мы оба знаем, который достаточно хитер, чтобы знать маршрут. Кто, случайно, работает в королевском доме, который имеет неприятные делишки с фейри за стеной?
Зажегся свет, и Фейт медленно отвернула голову, неохотно ворча:
— Феррис Арчер.
***
— Моя девушка — кто? И моя лучшая подруга… Боги небесные.
Возможно, это была не лучшая идея открыться Джейкону, пока он все еще был в состоянии выздоровления. Сидя за столом напротив двух женщин, он выглядел еще бледнее, чем на грани смерти. Но он был настойчив, и они больше не хотели откладывать неизбежное.
Бедро Фэйт болело от того, как крепко она вцепилась в него, беспокоясь о реакции Джейкона на раскрытие ее способностей, а затем и Марлоу. Двойная доза шока сделала его эмоции слишком трудными для понимания. Фэйт чувствовала себя так, словно балансировала на краю обрыва, ожидая подтверждения, что он не думал о ней иначе, не ненавидел ее за то, что она скрывала это от него, и не боялся ее за то, кем она была.