Обслуживание здесь, конечно, на очень высоком уровне. Уверен, что через счёт Заруцкого проходят огромные суммы. Поэтому, он давно уже здесь вип клиент. Его, как вип клиента, проводят в отдельную комнату. Я иду вместе с ним. Контроль над ситуацией терять нельзя.
Заруцкий везде представляет меня, как княжича Мещерского. Он не знает, что я уже не Мещерский.
Менеджер подтверждает личность Заруцкого, с помощью специального прибора, сканирующего ауру, а затем, переходит к главному вопросу.
— господин Заруцкий, какую сумму вы хотите получить в этот раз?
— Я хочу снять все свои средства, — он оборачивается на меня, — ваша светлость, полный лимит? — вполне себе хорошо играет свою роль. Я киваю, и он продолжает, — полный лимит, пожалуйста. Мы с княжичем едем поступать в Петербург, в академию. Нужно многое купить, — он улыбается и по внешнему виду не скажешь, что сейчас ему страшно.
Лицемер и актёр, он, все же, великолепный. Труслив только и от того, нападает на самых слабых.
— Хорошо, господин Заруцкий, — отвечает работник, — ваш личный счёт - пятьдесят восемь тысяч рублей. Полный лимит доверительного счета - сто тысяч рублей. Крупные купюры?
Заруцкий кивает головой, не спрашивая у меня ничего. Правильно, должно создаться впечатление, что у нас полное доверие.
Заруцкий забирает все деньги, мы выходим на улицу и садимся в такси. Я забираю у него сумку.
Я не зверь, я все понимаю. У него есть дети, которых нужно кормить. Поэтому, я оставляю ему двадцать пять тысяч, а все остальное, забираю себе. Компенсация, за испорченные годы Юры. Да, Юре сейчас плевать на деньги, но не плевать на то, что чувствует эта гнида! И ему понравится, что я сделаю дальше.
— Раздевайся, — коротко приказываю Заруцкому.
— Что? — он переспрашивает и выпучивает глаза.
Наверное думает, что ему послушалось.
— Рубаху снимай говорю! — ехидно лыблюсь, — я же сказал тебе, что ты будешь наказан. Снимай рубашку.
Пока он раздевается, прошу водителя снова отвести нас за город.
Через полчаса пути мы останавливается на обочине.
Выхожу сам и вытаскиваю Заруцкого.
— В одной стране, в давние времена, за воровство отрубали одну конечность. Знаешь? — я снова нагнетаю обстановку, — За мелкую кражу - палец. За более крупную - кисть. Далее отрубали руку по локоть, а потом по плечо. И если воровство продолжалось, убивали. Но если вор крал слишком много, то убивали его сразу. Как по мне, очень хорошая традиция. Сразу видно, кто вор. Главное, чтобы это не было использовано в личных целях по ложному доносу. Согласен?
— Помилуйте господин! Ваша Светлость, пощадите, вы же уже взяли виру! — он снова заныл.
Я веду Заруцкого к лесопосадке и когда мы приходим, толкаю в спину. Он падает на колени.
— Я добр к тебе, очень добр. Уж поверь, я могу быть гораздо хуже и злее. — холодным голосом говорю ему, — копай яму.
— Яму?! Ваша Светлость, ну пожалуйста! Не надо! — Заруцкий рыдает.
— Надо, очень надо, — смотрю на то, как он сидит, закрыв лицо ладонями и плачет, — КОПАЙ Я СКАЗАЛ!!! РУКАМИ РОЙ ЯМУ!!! — в моей руке вспыхивает Нарезатель.
Вид оружия и крик действуют как пинок под зад Заруцкого. Он, без промедления, начинает копать.
Я тороплю его, психологически ломая окончательно. Теперь, он абсолютно послушно и безропотно выполняет любые мои команды.
Странно, что тот супер герой, защитник угнетённых - таксист, не спешит на помощь угнетаемому. Я же понимаю, как это выглядит со стороны. Выглядит так, будто я собрался казнить Заруцкого, и по логике того, что говорил таксист вначале, он должен бежать сейчас сюда со всех ног и спасать бедную жертву. Но он просто сидит в машине. Опять матрица сломалась?
Заруцкий почти уже докопал, но ему кажется, что чем дольше он копает, тем дольше он будет жить.
Он снова плачет. Весь грязный и вонючий, в собственных соплях и слюнях. Просто молча роет руками землю.
— Всё. Хватит, вылезай, — останавливаю его с пафосным гонором.
Он уже раскопал самую настоящую могилу, пусть и не глубоко. Руками не так просто это делать, но он копает и копает, в попытке прожить подольше.
— Я сказал хватит! — ещё строже приказываю его.
Заруцкий, обречённо вздохнув, вылезает из ямы.
— Выбери руку и подними её.
Заруцкий все понимает сразу. Понимает, что будет жить. И даже радуется, что нужно отдать, всего лишь, руку. Тянет левую.
— Ты выбрал ту, какую хочешь оставить, — я жестоко переигрываю и уничтожаю наглеца.
Он ведь и здесь захотел схитрить. Хитрожопый жук. Со мной такое не пройдёт.
Заруцкий бледнеет и дрожит. Тяжело и громко сглатывает комок в горле. Выпучивает на меня глаза.
Я подбираю ранее снятую им рубашку и держу её в левой руке, — правую вытягивай, — грозно приказываю ему.
Он подчиняется и вытягивает правую руку в сторону. Рука дрожит, он весь дрожит.
Призываю Нарезатель. Он пламенев вспыхивает у меня в руке. В глазах плачущего Заруцкого я вижу отражение пламени и страх.
Резким движением я делаю взмах и отсекаю его правую руку по локоть.
Заруцкий орёт, рука падает в яму. Я отвешиваю ему подзатыльник, чтобы не так громко орал. Подхожу ближе, хватаю за культю и перевязываю её его же рубашкой.
Я чувствую, всей душой чувствую, что Юра доволен. Да, говорят, что месть не приносит удовольствия. Но так говорят только те, кто не решился или не смог отомстить. Они потом всю жизнь живут с этой занозой сердце.
«Месть - блюдо которое подают холодным» - так тоже говорят. Но если переждать, то она уже не поможет и не принесёт удовлетворения.
Месть словно вино. Им можно упиваться, а можно смаковать и наслаждаться. И сейчас, Юра наслаждается. И я вместе с ним. Все его сожаления о потерянной просто так жизни, все годы, прожитые в страданиях - всё это выходило из Юры. Он становился счастливее и счастливее с каждой секундой. А я счастлив, потому что помог ему.
— Теперь, закапывай свою руку, — отдаю приказ скулящему Заруцкому и отхожу в сторону.
Заодно проверяю, как там наш таксист, не уехал ли услышав крики. Нет, не уехал. А нормальный таксист сразу бы дал по газам и вызвал жандармерию.
Заруцкий, через полчаса истошного завывания от боли отрубленной руки, наконец, заканчивает закапывать. я сажаю его на землю и объясняю.
— Теперь послушай сюда. — кладу руку ему на плечо и сжимаю, — если ты вдруг решишь вернуться на кривую дорожку, если ты решишь наплевательски отнестись к своему шансу все исправить, если ты вдруг станешь вообще вести себя так, что мне это не понравится, то я вернусь за тобой, где бы не был и ты воссоединишься со своей рукой в этой могиле. Ты понял?!
Заруцкий активно кивает головой. Я вижу его состояние, он полностью сломлен и неспособен сейчас хоть как то адекватно реагировать. Значит, я спрошу его ещё раз, но чуть позже, когда придёт в себя.
Мы садимся в такси, я извиняюсь за неблагоприятный вид Заруцкого, даю Даниэлю две купюры по пятьсот рублей за доставленные неудобства и испачканный салон. Он берёт из моих рук деньги, через плечо, даже не оборачиваясь на нас, заводит мотор и трогается.
Когда мы подъезжаем к гостинице, я, наконец, понимаю, что разгадал тайну таксистов. И это не сбой в матрице, не заговор! И я не сошёл с ума.
Всё очень просто! На самом деле, Даниэль никакой не таксист!
Потому что я видел настоящих таксистов, когда мы проезжали мимо вокзала. Там они были самыми обычными, нормальными. Они лузгали семечки, громко хохотали и ругались матом. Некоторые худые, словно скелеты, некоторые с пивными животами. Одетые не в идеально сидящие по фигуре брендовые шмотки, а в дешёвую, потрепанную, повседневную одежду.
А сейчас, я замечаю, как наш таксист поправляет наушник в ухе. Вижу кобуру на ноге под штаниной.
Я вспомнил, как он тупил, долго «думал», постоянно что-то печатал в телефоне и не пошевельнулся, когда я рубил руку Заруцкому. В моей голове сразу же всё встало на свои места!